Религиозные мотивы в русской поэзии

В творчестве Д. Кленовского вера, порыв души к ее Создателю, ощущение Его близости, Его Промысла превалирует над религией, то есть над догматическим оформлением своего кредо. Как выразитель религиозных настроений своего поколения, он даже не пытается религиозно оформить эту владеющую им веру.

Темен путь среди земного мрака…
Как могу понять себя, познать я!?
Так сургуч не понимает знаков,
В нем навек оттиснутых печатью.
Но разящее прикосновенье
Ощутил он в трепете и дрожи
И хранит прекрасное раненье,
Оттиск Духа на остывшей коже.
И пускай еще не как сегодня
Не прочесть мне своего названья, —
Знаю я: на мне печать Господня!
Мне довольно этого сознанья.

Религиозное оформление своей веры Д. Кленовский видит не в мышлении, но в действии, в «материальном» проявлении любви и веры, в творческом исповедании христианства.

Если кошка пищит у двери
И ты можешь ее впустить, —
Помоги обогреться зверю,
У плиты молока попить.
Если мальчик бредет из школы
И, насупившись, смотрит в бок,
Подари ему нож веселый,
Смастерить ружье и свисток.
Это всё, что во славу Бога
Можешь сделать ты на земле.
Это мало и это – много.
Это – словно цветок на скале.

Подвиг аскезы, отстранение себя от суетной жизни со всеми ее радостями и печалями совершенно чужд духовному строю Д. Кленовского. Материальный мир для него прежде всего проявление творчества Господня, и поэт зовет к восприятию этого творчества, к радованию им и благодарности Господу за дарованную Им нашей жизни красоту.

Каждый голубь на моем дворе —
Хоть сейчас над Иорданом пари!
Каждая лилия, просиявшая на заре, —
Хоть сейчас гори в руках Марии.

И всё же наша земная жизнь для Д. Кленовского только «побывка», временное пребывание на земле, куда душа приходит из иного мира и откуда она снова устремляется в другой, потусторонний, лежащий за гранью смерти, мир. Нужно ли тогда бояться смерти? Д. Кленовский не ощущает этого страха, так как он нерушимо уверен в жизни вечной. Он полон чисто христианского оптимизма и не видит в акте физической смерти жуткой устрашающей тайны. Переход в иной мир в его представлении только «расстоянье», этап пути духа в вечности бытия.

Не так ли, смерть, в твои края
Бредешь в томительном незнанье,
А тайна страшная твоя
Всего лишь только расстоянье?
Чем ближе, тем яснее ты,
И неизбежность вскоре минет!
Так нужно ли в твои черты
С тревогой всматриваться ныне?
И на дорогах бытия
И вопрошать и ждать ответа,
Не буду ль просто завтра я
Там, где меня сегодня нету?

Переход сквозь двери смерти в иной, лучший мир как будто бы даже влечет к себе углубленного в тайны бытия поэта. В другом стихотворении он добавляет:

Я знаю, как прекрасно там,
В мирах, неведомых отсюда,
И час придет – себя отдам
Испепеляющему чуду.

Не смерть, а воскресение предчувствует он, возвращение к утраченной в земной юдоли радости:

Смерть придет, так непременно надо,
Не страшись ее прикосновенья!
В ней не наказанье, в ней – награда,
Не исчезновенье, – возвращенье.

Вести с родной земли доходят к нам, живущим в свободном мире, отрывисто и скупо. Но даже со слов коммунистической печати мы всё чаще и чаще узнаем о религиозном порыве, вспыхивающем в сердцах молодежи именно того поколения, глашатаем психического строя которого является поэт Дмитрий Кленовский. Коммунистические газеты с тревогой сообщают о стремлении молодежи к церкви, а через нее – к слову Господню, к его заповедям. Эти стремящиеся в климате коммунистического рабства могут и должны быть названы «дерзающими». К ним Д. Кленовский обращается к такими словами.

И наверно самой полной мерой
Было бы нам, дерзнувшим, воздано
За крупицу настоящей веры, —
За одно горчичное зерно.