Рэмбо 3

Под стрелами Рэмбо обнаружил пластмассовую коробку с мягкой подкладкой. В ней лежали наконечники, каждый с четырьмя острыми, как бритва, зазубринами (в дюйм шириной и в два с половиной длиной, такими же черными, как лук и стрелы), наконечники навинчивались на резьбу, нарезанную на головке стрелы. На наконечниках название: «Медноголовый потрошитель».[2] Если же он не захочет пользоваться этими наконечниками, можно прикрепить другие, лежавшие в той же самой обитой мягкой материей коробке — конусообразные с надписями «Разрыв» и «Слезоточивый газ».

Лук и стрелы изобрели тысячелетия назад. Рэмбо вдруг отчетливо вспомнил, как, погрузившись в медитации, натягивал древний лук дзэн в буддистском монастыре в Таиланде. И тот ужас, который пережил, пользуясь тем комбинированным луком, которым был вооружен во время последнего пребывания в аду Вьетнама.

Тренируясь собирать и разбирать эту усовершенствованную модель древнего и в то же время столь современного оружия, Рэмбо снова не мог сдержать улыбки.

— Да, Бриггс был прав, — сказал он, повернувшись к Мусе. — Это нечто новое и в то же время старое.

— Я все еще не понимать.

— Поймешь.

Муса был чем-то озабочен.

— В чем дело? — спросил Рэмбо.

Муса указал пальцем на джинсы Рэмбо и его хлопковую рубашку.

— Ты должен переодеваться. Туда, куда мы идем, одеваться не так, понимаешь?

Рэмбо согласился с Мусой. Но Мусу все еще что-то беспокоило.

— Что?

Муса показал на медальон Коу, висевший на шее у Рэмбо.

— Куда мы идем, все мусульман. Буддист не любят.

— Этот медальон имеет для меня особое значение.

— Мусульман не любит буддист.

Рэмбо напрягся. Он знал, что Муса прав. Солдат должен быть хамелеоном, должен принимать обычаи людей, к которым обратился за помощью. Но снять медальон Коу означает для него предать память о ней, признаться себе в том, что она мертва.

Но если не снять медальон, можно обречь на смерть себя.

Он нехотя подчинился. Вопреки собственной воле развязал шнурок, снял медальон с шеи и положил в карман. И сразу же почувствовал себя нагим.

— Хорошо, — кивнул Муса. — А теперь будем есть пища.

4

Лошадь, на которой сидел Рэмбо, была привычной к крутым горным дорогам. Он держал поводья в правой руке, левой сжимал веревку, за которую была привязана идущая сзади лошадь-носильщик. Впереди него ехал Муса и тоже вел на веревке груженную поклажей лошадь.

Оба мужчины были в традиционных афганских одеяниях, мешковатые штаны и длинные рубашки навыпуск, на Мусе — афганская шляпа, похожая на башню, которую насадили на его макушку, увенчанную клочком гладкой шерстяной материи. Рэмбо был простоволос. Муса обулся в сандалии. Рэмбо надел армейские ботинки. С одного боку на поясе у него висел нож, с другого — сумки с разобранным луком и стрелами. В притороченной к седлу муфте лежала винтовка.

Полный тревожных дум, Рэмбо тем не менее наслаждался прохладным и чистым горным воздухом. Его особый аромат и, конечно же, сам пейзаж оживили воспоминания детства, прошедшего в беспрестанных скитаниях всем лагерем по горам северной Аризоны.

Узкая тропа, по бокам которой тянулись поросшие пихтой склоны, все круче и круче взбиралась в гору. Муса обернулся к Рэмбо:

— Я показываю тебе лучший дорога. Советский не найдет. Превосходный дорога!

— Я думал, мы пойдем через перевал Кхебер.

— Кхебер наблюдают советские. Это лучший дорога. Тяжелей, но лучший.

Тропа становилась все круче.

— Скажу тебе про Кхибер. Там больше всего идет сражений, — рассказывал Муса. — Самый кровавый сражений. В прошлом веке англичане два раза пытались завоевать Афганистан. Первый раз они проиграли и вернулись домой. Во второй раз им дали хороший пинок в задница. Они побежали. На скалах перевала Кхибер сидел афганские воины. Не много. Они убили шестнадцать тысяч британских солдат.

Шестнадцать тысяч? — думал Рэмбо. За один день и в одном месте? Он недоверчиво покачал головой. В такое почти невозможно поверить.

Они перевалили через вершину и начали спускаться. Такая же извилистая тропа вела в каменистое, поросшее пихтовыми деревьями ущелье. На противоположной стороне его вздымались зубчатые, покрытые снегом вершины Гиндукуш.

Увлекшись своим рассказом, Муса, похоже, не обращал на них ни малейшего внимания.

— Два с лишним тысячелетия войны. Афган никогда не покорится. Сильный страна. Сильный люди. — Муса направил лошадей в проход между двумя валунами, свернул на перемычку.

— Александр Великий, Чингис-хан, персы, монголы, англичане, а вот теперь советские — все хотят завоевать мой страна. У них ничего не выйдет.

Они очутились на высокогорном лугу.

— Ты не много разговариваешь, — заметил Муса. — Почему?

— Я предоставляю это делать тем, у кого лучше получается.

— Как у меня?

Рэмбо усмехнулся.

— Как у тебя.

Дорога шла лесом.

— Есть замечательный молитва. Хочешь послушать?

— Почему бы и нет?

— Избавь меня от яда кобры, когтей тигра и мести афгана. Ты понимаешь молитва?

— Я заметил, вы никогда не ругаетесь.