Ренегат

— Я был нужен ей в качестве приманки. От меня не избавились только, чтобы ты приехала и прошла внушение. А убивать тебя они тоже не хотели. Твое исчезновение вызвало бы много вопросов и подняло бы шум. Я должен был провести суггестию, ведь мне ты бы не сопротивлялась. Так и произошло.

— Вот оно что… — задумчиво шваркаю я, наконец-то понимая, почему Аарон Селестайн до сих пор не отдала приказа расстрелять меня.

— Мне жаль, что все так произошло. Я настоял на своих условиях, но… — Люк умолкает, призадумавшись. — Ты здесь. Все хорошо. — додает он и робко целует меня в лоб.

Как же мне хочется, чтобы все закончилось, и мы достойно прожили свою тихую, размеренную жизнь. Это было бы замечательно. Мы смело оставим все позади и перечеркнем прошлое, как будто бы ничего не происходило. Я бы с удовольствием притворилась бы, словно отец жив, Касс ждет меня дома, мама вернулась, Люк не уезжал и мы бы не потеряли два года жизни, и не было бы нашей ссоры, его кровавого поединка с Гоем… Меня постигает жуткая догадка: Кая говорила о наказании Люка — один поединок в неделю. Может, его именно так проучили за то, что он не прошел внушение?

— Бой с Гоем, — неуверенно мямлю я, — это наказание?

— Откуда ты все знаешь? — осведомляется Люк, улыбаясь.

— Мне доложили. — гордо отшучиваюсь я. Хотя тогда, увидев Люка в крови, я здорово испугалась. Вдруг, мне становится интересно, был ли он рад меня видеть и почему, когда мы встретились ночью в Норе, он сказал, что между нами все кончено.

— А тот разговор… — неуверенно начинаю я. А может не стоит об этом спрашивать?

— Я должен был держать тебя на расстоянии, чтобы убедить Селестайн, будто я больше никак на тебя не влияю. — отвечает Люк. — Я не хотел сделать тебе больно. Прости.

Он не хотел сделать мне больно! Ага, я лежала на кровати, зарыв лицо в подушку, и хлюпала носом, думая, что он и вправду равнодушен ко мне. Пускай, это уже не имеет никакого значения. К тому же я тоже поступала не как годится, например, я не простилась с ним в день его отъезда из Котла.

— И ты меня прости. Я не пришла с тобой попрощаться, когда ты уезжал.

Люк, придав голосу мягкости, признается:

— Я видел тебя на площади, Маверик.

— Правда? — прибодряюсь я.

— Ты бы меня не бросила! Ты не заметила, отвернулась, и я в тот момент убежал. Не хотел прощаться. Но я ужасно скучал по тебе.

Люк прижимает меня к себе еще сильней. Кажется, еще минута таких крепких объятий и я задохнусь.

— Значит, я произвела на тебя сильное впечатление? — Я смеюсь, а потом вполне серьезно спрашиваю: — Ты ведь плакал тогда в Норе, да?

— Немного. — неохотно признается он. А я же в полумраке разглядела, что у него были красные, увлажнившиеся глаза. — Но ты не должна этого знать.

Теперь я это знаю и мне неловко. Я не хочу ему навредить и Люк ни в коем случае не должен страдать из-за меня.

Раздается громкий взрыв на улице. И стены снова дрожат.

— Похоже, что затишье кончилось. — предполагает он. — Мне надо идти.

— Я с тобой. — заявляю я, ухватив его за руку. Нет, мы слишком долго не были вместе, и теперь я его не отпущу.

Люк соглашается. И я в ободренном расположении духа, закинув винтовку за спину и захватив перчатки, выхожу за ним в шумный коридор.

— Надо посвятить тебя в план действий. — Люк поворачивается ко мне, но продолжает идти.

— Какой план?

Ну, конечно же! Люк всегда все узнает раньше меня и тогда с небывалым наслаждением вводит меня в курс событий и изучает мое удивленное пунцовое от раздражения лицо.

— Ты же не думаешь, что бунты стихийные, правда? — спрашивает он. — Они планировались два года. Хотя в нас не так много оружия, как бы нам хотелось иметь.

Два года? — с трудом вникаю я. Почему я об этом не знала? Я не понимаю, почему Хемстворд ничего мне не говорил? И почему я не замечала никаких приготовлений? Наверно, мне стояло бы реже ходить за Дугу, и не болтаться там целыми днями, и тогда бы точно ничто не прошмыгнуло мимо моего поля зрения.

— Почему ты мне ничего не рассказывал? — возмущаюсь я.

— Ты делала все, что от тебя требовалось.

— И что же?

Люк, дразня, не торопится с ответом. Он знает, как я ненавижу, когда он так делает.

Через главные двери на носилках заносят мужчину с оторванной ногой. Кровь брызжет на пол, а раненный бьется в страшной агонии. Наверно, он уже давно покалечен и его только что нашли. К нему сразу же мчится озабоченная Джойстин.

— Они используют свето-шумовые гранаты и прикрепляют к ним камни! — орет носильщик, едва не рыдая. По его лицу разлились ужас и смертельная бледнота. Похоже, что его тоже задело: на рваной штанине кровь.

— У них подкрепление! — оповещает кто-то за дверью.

Раненого уносят, и Люк, стоя рядом, говорит:

— Ты нарушала законы, показывая, что это возможно. Возвращала им веру и давала надежду.

Папа всегда говорил, что вера иссякает поразительно быстро. Но надежда… С надеждой все сложнее.