Ренегат

Меня тошнит не только от отравленного вонью пота воздуха, но и от увиденного: пол всплошь залит кровью. К тому же Гой, поднимаясь, сплевывает еще и сверкает чудовищной усмешкой, выражая, мол, не на того напал и я так просто не сдамся. Судя по чернеющим прорехам в щербатом рту, он лишился парочки зубов. Выпрямившись, Гой лупит Люка в живот, но тот быстро наносит пару ответных ударов да еще так сильно, что из обессиленного Гоя снова фонтаном брызжет красная жижа. Он пытается сохранить равновесие, но Люк дважды попадает в солнечное сплетение, и Гой сгибается пополам. Люк кажется несуразно спокойным, он отталкивает противника и колотит ногой. Окровавленный Гой, едва дыша, растягивается в красной луже. Его лицо невозможно рассмотреть, оно превратилось в кровавое месиво. Зрители в упоении скандируют имя победителя.

На соединяющем противоположные стороны второго этажа мостике находятся Форд, Фрэнк и рядом с ними стоит Аарон Селестайн. Они бесстрастно наблюдают за происходящим, которое, думаю, мне так и не удастся забыть. Но, едва ужасающий поединок заканчивается, они уходят.

Два плечистых здоровяка, схватив Гоя за шиворот, как тряпицу, оттягивают в его сторону. Толпа, обсуждая поединок, смешивается, как краски в воде, и рассеивается. Но некоторые рвутся к Люку с поздравлениями, и, пожав руку или толкнув в плечо, оставляют его.

Неожиданной лавиной меня накрывает дурное настроение. Почему вечно скрытный Люк не предупредил меня о драке? Он не хотел, чтобы я видела его избитым? Или, как он избивает кого-то? Но это произошло, и он мог бы меня посвятить в свои дела. Он, наверно, мне не доверяет. Это единственная логичная причина.

Люк, стоя в пяти шагах, пронизывающе смотрит на меня, и во мне будто что-то переворачивается. С одной стороны я осуждаю его за проявленную к Гою жестокость, но с другой я понимаю его и сопереживаю. Когда на меня напал мальчик за Дугой — я его убила, а с собакой на испытании дралась без всяких сомнений, чтобы выжить. Но я совершила подобное без угрызений совести, и я бы не хотела, чтобы он это разузнал. А Люк вынужден драться каждую неделю… Каждую неделю! Потому что таково его наказание. У него нет выбора. Теперь я понимаю, почему он отправил меня спать. Он сделал то, что был вынужден сделать.

Продолжая рассматривать Люка, его кровоточащую рассеченную левую бровь, обагренную щеку и шею, замечаю, что из моего правого глаза скатывается непрошенная слеза. Еще чуть-чуть и я вовсе разревусь.

Мы беспокоимся только за тех, кого любим. За любимых мы бы свернули горы, даже если это нам не под силу, разрушили бы мир и безраздумно разделили бы с ними боль, какой бы сильной она не была.

Люк приближается, а я понятия не имею, что в такие моменты говорят. Надо бы его успокоить, убедить, что все закончилось и худшее осталось позади, но, видимо, теперь ему придется меня утешать, — я окончательно раскисла.

Люк ласково касается моей щеки и стирает бегущие слезы. Его голубые, полные тоски глаза блестят в окружающем полумраке; печально улыбнувшись, он тесно обнимает меня, а я прижимаюсь к нему всем телом. Я невообразимо за ним соскучилась, все это время жутко нуждалась в его любящих крепких объятиях. Люк радушно поглаживает меня по голове.

— Маверик, — обращается он укромно.

— А?

— Не жалей меня. Я не заслужил. — Уткнувшись в шею Люка, вдыхаю неповторимый запах его нежной кожи. — Все закончилось. Пойдешь ко мне? — тихо спрашивает он.

— Угу. — Я едва заметно киваю.

— Пошли.

Люк надевает футболку и набрасывает на меня свою бордово-красную куртку.

Мы поднимаемся по плохо освещенной лестнице на третий этаж и заходим во вторые двери слева. Сегодня я проходила мимо них.

На третьем уровне четыре жилищных комнаты. Одна из них Люка. Закрыв дверь, он включает свет и с помощью выключателя немного убавляет его яркость.

Уютная, содержанная в идеальном порядке, комната в два раза больше, чем у Каи, и поделена на две зоны. Слева находится дверь в ванную и большой овальный стол, прямо передо мной стоят два мягких на вид дивана теплого темно-серого оттенка и невысокий квадратный столик; справа от входа — полки и шкафчики набитые разными электрическими приборами; а за ними вместительный шкаф и огромная застеленная полосатым шерстяным пледом кровать, увенчанная горой плюшевых разноцветных подушек.

— У тебе очень здорово. Ты живешь здесь два года? — интересуюсь я.

— Почти. Поможешь мне? — спрашивает Люк.

— Да, — без колебаний соглашаюсь я. Меня все еще нервно трясет.

Люк возвращается из ванной с аптечкой. Сев на овальный стол, достает бумажные полотенца, обливает их прозрачной жидкостью, и вручает мне. Свет от весящей над столом лампы идеально падает на Люка. Руки дрожат, но я осторожно вытираю кровь с его лица и шеи.

Люк кладет правую руку мне на плечо.

— Знаешь, — говорит он, обхватив меня ногами, — когда-то давно я встретил девушку. Хрупкую и нежную. От нее пахло яблоками и буйством. Совершив переворот в моем сердце, она ушла.

Люк сжимает меня в объятиях.