Ренегат

Расстелив постель, Люк, наклонившись, берет меня на руки. От него веет первозданной свежестью, как после летнего дождя, и чистым холодком, а кожа немного влажная после душа. Через пару секунд он опускает меня на удобную кровать и его руки ускользают из-под моего тела.

Люк, сняв мои ботинки и укрыв теплым одеялом, склоняется надо мной — его дыхание касается моего лица. Он неторопливо убирает пару выбившихся из колоска волосинок, и, невнятно бубня, как он скучал и не хочет меня отпускать, целует кончик моего носа. Мне щекотно. Еще немного и я расколюсь смешком.

— Я очень тебя люблю. — шепчет он. — И никто не сможет отобрать тебя у меня. Я этого не допущу.

Согрев меня длительными объятиями, Люк отдаляется. И через маленькие щелки глаз наблюдаю, как он вынимает из шкафа еще одно одеяло, приглушает свет и ложится на диван. Меня враз превозмогают тяжкие сомнения: может, он намеревался со мной еще немного поболтать, а я сглупила, прикинувшись спящей? Все же нам есть что обсудить и сгладить. К тому же, не только он тосковал, и было бы здорово уделить друг другу чуточку внимания и поделиться нерастраченной теплотой и лаской.

Всем естеством хочу, чтобы он лег рядом, но неожиданно понимаю: я не готова к этому. Еще слишком рано. В наших отношениях был существенный провал длиною в два трудных и пустых года. Но, по правде говоря, я невыносимо грущу по тем славным временам, когда мы спали друг возле друга. Меня все еще сопровождает то приятное и трепетное чувство, возникавшее каждый раз, когда я обхватывала Люка рукой и ногой, и, спрятав лицо в его шею, спала в так всю ночь. Надеюсь, что Люк тоже это помнит.

Засыпаю я почти мгновенно, а, проснувшись, осознаю, что мне снился замечательный, безмятежный сон. Впервые я не схватилась в ужасе от мутного, как болото, сновидения, а ощущала блаженную умиротворенность и непробиваемую защиту, создаваемую переменой окружения и близким пребыванием Люка.

Из-под его пушистого одеяла выбираться совсем нет желания, но, спустив ноги на пол, обуваюсь. Наверно, уже наступило утро, или, по крайней мере, близиться. Затягивая шнурки, вздрагиваю от неожиданно загоревшегося освещения.

Люк сидит на диване. На нем черная знакомая кофта без рукавов, темные штаны, неопрятно заправленные в ботинки, а на столике белым четким пятном стоит чашка. В то время как все ходят почти в одинаковом черном облачении, он носит то, что ему вздумается. И тут-то я задаюсь вопросом: где он достает такую яркую и бросающуюся в глаза одежду и не бунт ли это?

— Сбежать хотела? — Люк довольно улыбается.

— Сбежишь тут! — бросаю я в ответ, тяжело вздохнув. — Ты так рано…

— Я выспался. Не беспокойся.

— Я не беспокоюсь. — отвечаю я, заправляя постель.

— Брось, я сам. Завтракать будешь? — интересуется он, приподнимаясь. — Я кое-что имею для тебя.

— Хочешь мне аппетит испортить? — смеюсь я, поправляя разномастные подушки.

— Иди сюда. — зовет он, хлопая по дивану.

— Для чего? — Предчувствуя лакомую порцию новых отрадных нежностей, я смущаюсь.

— Увидишь…

Я налегаю на Люка, и мы падаем на диван. Он тешится, как ребенок побрякушкой, когда я, щекоча его, утыкаюсь в его небритую, от силы двое суток, щеку.

Нет ничего хуже, чем любить кого-то, непредумышленно думаю я, и не отдавать этому человеку все свое тепло.

Здорово нарезвившись, отползаю от Люка. Мне душно, как в полуденную жарынь.

— Мне нужно в душ. — Я тяжело дышу. Люк, на которого я закинула правую ногу, указывает на шкаф.

— Там, — говорит он, задыхаясь, — твоя одежда. На средней полке.

— Мои вещи перебежали к тебе? Как тараканы? — удивляюсь я. — Спасибо, — благодарю я, задержавшись на нем.

Вдоволь насмотревшись на идеальный порядок слепящей белизною ванны, раздеваюсь и становлюсь под горячую струю воды. Меня всю колотит от непосредственной близости с Люком. Пускай мы обошлись лишь невинным баловством, без упоительных поцелуев, но я все ровно подверглась безумному влечению.

Между двумя всегда есть тонкая грань. И всегда предстает выбор: нарушать ее или нет. И в зависимости от сделанного предпочтения, что последует тогда? Поступим ли мы правильно? Неизвестность — вот, что больше всего меня пугает. Вообще, трудно наслаждаться жизнью, когда, на самом деле, ты не живешь, а существуешь.

Одевшись, выхожу из ванной. Люк усаживает меня обратно на диван, где на столике стоит здоровенный кусок торта, обсыпанный подробленными орехами. От такого сладкого яства я, конечно же, никогда не откажусь, учитывая, что никогда прежде я их не пробовала.

— Очень вкусно. — хвалю я приготовившего вкуснятину Люка, который прижал меня к сердцу и на ногах которого я сижу. Словив его изучающий взгляд, отшучиваюсь: — Не можешь никак мной налюбоваться?

— Нет. — отвечает он.

— Я слышала, как ты вчера признавался мне в любви. Ну, почти в любви. — Люк улыбается. — Сквозь дремоту…

— Я просто…

— Да и морскому ежу понятно, что я тебе нравлюсь. — смеюсь я, осязая, какую дикую чушь шмякнула.

— Дело в другом. — говорит он, притискивая меня все сильнее.