Ренегат

Кроу сходит из последней ступеньки и останавливается. Жестом руки указывает на диван, приглашая меня присесть. У меня возникает дикое желание сказать: «Нет, спасибо. Я постою», чтобы сопротивляться и находиться с ним на ровне. Для меня унизительно чувствовать себя подчиненной, особенно, если он будет смотреть свысока. Но, словно маленький, испуганный, испытывающий вину за оплошность, ребенок, и, чтобы ублажить своего строгого родителя, я подчиняюсь негласному приказу.

Не знаю, гордился бы мной отец, увидев насколько безвольно я выполняю указание его и по совместительству своего врага. Сомневаюсь, да и я сама себя за это уже презираю.

Когда я сажусь на мягкий диван с кожаной обшивкой, Кроу взыскательно произносит:

— Я долго ждал нашей встречи.

Отчасти я рада, что Кроу не изрек мое имя так же брезгливо, как это постоянно делает Селестайн. Она произносит его так, будто я редкостная замарашка или им же меня клеймит, словно Маверик значит то же самое, что и слово «предатель».

Кроу заново склепывает руки за спиной в неразрывный узел. Он вновь готов заговорить, но его стопорит надсадный влажный кашель сидящего в кресле у окна, вероятнее всего, осажденного стариковской хворостью, как крепость непобедимыми воинами, доходяги.

Никто в этом мире, полагаю, не хотел бы оказаться с Кроу один на один или искать с ним доверительной встречи. Во-первых, потому что он изредка и исключительно в тайне покидает свои значительные владения в столице; во-вторых, он никогда бы не встретился с любым гражданином, не важно из какого департамента человек родом. Думаю, для него мы — грязь, и он боится испачкаться.

— Вы догадываетесь об истинной причине нашей встречи? — задумчиво спрашивает Кроу.

— Вы хотите поговорить обо мне. — Он ядовито ухмыляется. — Разве причина в другом?

Касейбиан Кроу садится в расположенное по левую сторону от меня кресло. Расположившись в нем, говорит:

— Да, вы угадали. Я действительно хочу с вами поговорить. В прошлый раз я отправил вам видеообращение. Думаю, вы внимательно его посмотрели.

— Было интересно. — ворчу сквозь зубы я. Видеообращение вызывает исключительно неприятные воспоминания.

Кроу скептически скалится на мое резкое замечание:

— Теперь я разговариваю с вами лично. Вы довольно смелая молодая особа. Открою небольшую тайну: я восхищаюсь вами.

— Я рада за вас. — вырывается у меня.

— Мы очень разные, но мы оба знаем, чего хотим. Что ж, давайте перейдем ближе к делу. Я вижу, вы не против.

Во рту пересыхает. Но вопреки нарастающему напряжению, я держусь, продолжая напористо блюсти железное самообладание, — не хочу показаться Кроу легкой добычей, потому что этого нельзя допустить. Так же, как и выставить себя его деятельным сторонником.

— Я не скрываю, меня волнует ваша злосчастная судьба и непростая жизнь. Поскольку, — объясняет Кроу, — в ближайшем времени вы пройдете программы, и, надеюсь, станете полноправным членом слаженного общества.

— Возможно. — допускаю я с сомнением.

— Меня еще интересует ваше личностное расхожее суждение по этому поводу.

Мое мнение? — озадачиваюсь я мысленно. Кроу интересует мое мнение? Это дикая чушь. Мы давнишние враги, которые обязательно когда-то столкнутся в переломном решающем бою, и тогда один из нас падет. А о напускном смирении, показном уважении и послушании никакой речи идти не может. Я не собираюсь мириться со своим скудным положением, и становиться частью общества, тонущего в кромешном заблуждении, как судно в открытом море. Так, что я более чем уверена — это давшие ростки злобные происки, о которых предупреждал меня Люк.

— Вы хотите узнать, какого я мнения о программах, или о том, что я замышляю? — уточняю я вопросом.

— Нет, что вы. — Кроу растопыривает веером длинные узловатые пальцы, показывая мне ладони, как будто защищается или отрекается от того, что сказал.

— Я ничего не замышляю. Будьте спокойны. Я придерживаюсь утвержденных правил и законов Богема. — сочиняю я уверенно, чтобы выставить себя немного приближенной к порядочному, послушному и полезному образу гражданина, которому я всячески сопротивлялась. Ведь почти каждое из этих самых установленных правил и законов я уже нарушила.

— Я не хочу бездарно терять драгоценное время на ваше юношеское недопонимание, поэтому предлагаю немедленно приступить к активному обсуждению важных вопросов, волнующих меня в первую очередь. — ежится Кроу в холодном тоне. — О, нет, нет. Я не собираюсь обсуждать аспекты вашей прошлой деятельности. Ваши зряшливые легкомысленные «подвиги», конечно, все еще меня расстраивают, даже огорчают. Ваш пытливый незаурядный ум и испытанную беспримерную храбрость пустить бы в правильное русло… — Я ухмыляюсь, по-моему, зазнающийся Кроу и вправду мною восхищается. — Мне важно знать, — продолжает он, — довольны ли вы своей жизнью в Богеме? Вас все устраивает?