Ренегат

Я тяжело вздыхаю: Кроу меняет тему разговора, отступая от штучно созданной безработицы и обосновавшегося голода, о которых он явно не желает ничего слышать, и затрагивает сегрегацию и борьбу с вредителями. Я вспоминаю Шесть, которого расстреляли ибо он пришел к финишу последним, стоящую на коленях девушку с плохим зрением, и многочисленные расстрелы людей в Котле.

— Как вы боритесь? Убивая их?

— Беда в том, что человечество — это большая ноющая, разрастающаяся язва. — заключает Кроу. — Но даже среди хлама, можно найти по настоящему ценные вещи, но, естественно, они находятся глубоко под кучей мусора. И наша задача более чем ясна. — Кроу вздыхает. — Программа «Элиминация», которою вы задели, предназначена для очистки общества от вредителей и от тех, кто его загрязняет. Она ускоряет поиски. Понимаете, безработные не приносят никакой пользы обществу, они не трудятся на благо общества. Они потребители. Они хотят, чтобы их снабжали и одаривали, не отдавая ничего взамен. Они мелкие разрушители, но масштабы катастрофы невообразимо грандиозные. Они медленно разрушают налаженный строй, ход. Они только вредят.

До меня доходит, что мы всего лишь шлак, отходы. И не важно кого в неблагоприятном свете выделяет Кроу. Для него все мы — ничто, с которым он воюет, руководясь собственными эгоистическими убеждениями.

— Люди сами рисуют, строят свое будущее. — говорит Кроу. — Благое или печальное, действием или самоустранением. Но горечь в том, что люди создают ловушки и сами в них попадают.

У меня внутри все сжимается от гнева. И вопреки здравому уму, еще немного и я не сдержусь. Так вот какого убеждения придерживается Кроу: мы сами виноваты в том, что живем в бедности, или в том, что нас тестируют на прочность, а затем безжалостно казнят.

— Я верю в совершенство. — признается Кроу. — Я стремлюсь к нему. Каждый предмет, каждое общество должно быть совершенным. — громогласно настаивает он. — Если в нем присущи незначительные пороки, изъяны — их надо немедленно устранить. Иначе проблема, начавшаяся вследствие работы этих ошибок, усугубится и с ее неподъемными масштабами будет трудно справиться. Понимаете, о чем я говорю? Решение об устранении ошибок далось мне не легко. И для его принятия потребовалось много времени и сил.

Мне кажется, что я говорила нечто подобное Селестайн. Неужели Кроу знает о нашем споре?

— Вы же уничтожаете людей, как вредных насекомых! — вырывается у меня, когда Кроу умолкает. — Жертвы — невинные люди. Ваши законы и программы…

— Ненависть, мисс Маверик, убивает не хуже скинутых бомб. — утверждает Кроу. — Самое худшее чувство в мире — умереть изнутри. Поэтому угомонитесь. А законы и программы предназначены всего лишь для улучшения здоровья нации. — взвинчивается Кроу. — Для очистки общества от сомнительных элементов.

— Вы убиваете невинных людей. — снова подчеркиваю я.

— Может быть… Иногда случаются ошибки и попадаются невинные. Я не могу этого отрицать. Но не все из них «чисты», — спокойно говорит Кроу, ухмыляясь, как будто я сказала что-то забавное. — Вы склонны к преувеличению, и все принимаете в штыки.

— Я говорю то, что видела. — спешу заметить я.

— Вы слишком юны и недалекоглядны. Вы не понимаете, что мятежники, безработные и недоразвитые — калеки, неспособные самостоятельно передвигаться, хромые, безногие, безрукие, изувеченные при зачатии и в утробе, — это отбросы, бремя и рак нации. — Я в растерянности. Кроу снова поднимает руки, мол, спокойно и никаких резких движений, ведь я еще не закончил. — Но мы не избавляемся от них просто потому, что нам так захотелось. Для этого есть весомые причины. Одна из них: неизлечимо больных мы избавляем от мучений и боли, от ощущения собственной никчемности и ежедневных пыток. Поверьте, они подвергались им каждый день своей жизни. Они ненавидят свое беспомощное состояние. Они чувствуют себя обделенными, и яростно ненавидят это. Они умирают, просыпаясь. Они не могут изменить себя и свое положение. И нам этого никогда не понять. Для вас процедура элиминации кажется ужасной лишь потому, что вы здоровые и полноценные. Вы не были в их шкуре. И я настаиваю на том, что именно так должно быть — слабые должны спускаться в могилу первыми.

Я безмолвно размыкаю губы, безрезультатно пытаясь хоть что-то из себя выдавить.

— А как же бунтари? — спрашиваю я. — Они ведь не слабые и не калеки.

— Бунтари… Изменники… — искривляет полуухмылку Кроу. — Они вредят так же, как червь вредит плоду, проникая в него и точа его изнутри. Плод болеет и гниет. Больные люди не несут пользу обществу, поэтому мы их отделяем. И не существенно, какая это болезнь. — Кроу поднимается, недолго леденяще смотрит на меня и продолжает: — Когда я только пришел к власти, было много тех, кто сомневался во мне. Из-за них я сомневался в самом себе. Но, вскоре, они исчезли. Они ушли, поняв, что всегда были со мной согласны. Всегда.

Кроу становится позади кресла, сложив руки на мягкой спинке.