– Да, теперь он не возбудит там никаких подозрений. Он будет жить в качестве богатого иностранца и вместе с тем агентом, который у меня уже есть там, доставит мне все, что нужно. Благодаря такой комбинации мы будем осведомлены до мельчайших подробностей о внутренней жизни этой крепости. Куда не сможет проникнуть уроженец Ниппона, туда смело пройдет Тадзимано. Ему будут открыты все двери, он всюду будет желанным гостем, и русские, видя в нем своего, не будут таиться перед ним… Вот мой план. Теперь, когда я вам все сказал, одобряете ли вы его, граф? Могу ли я надеяться на ваше содействие?
– Но чего же вы хотите от меня?
– Немногого… Вы должны поговорить с Тадзимано и постараться убедить его в разговоре, что он должен принять поручение, но перед этим разговором вы должны устроить, чтобы его младшему сыну, лейтенанту, был разрешен не особенно продолжительный отпуск в Порт-Артур.
– Разве вы узнали, что лейтенант Тадзимано собирается туда?
– Его посылает отец… Отпуск сыну и дружеская беседа ваша с отцом – вот все, чего я жду от вас… Вы, граф, намекните ему, что отец может навлечь гибельные последствия для сына… Не называйте имени, не указывайте для которого, и я заранее уверен, что старик не только будет согласен, но сам еще станет просить, чтобы вы приняли все меры для ускорения его отъезда…
Кацура задумался.
– Вы колеблетесь? – спросил Куманджеро.
– Нет, не то, дорогой друг, не то…
– Что же вас смущает?
– Я не знаю, как поступить… Тадзимано – очень почтенная личность.
– Но я прошу вас, граф! – с ударением произнес «железный патриот».
– Хорошо! – произнес, недолго подумав, граф. – Я берусь вам помочь, если мне нужно сделать только то, что вы говорите, а теперь и вы выслушайте меня… Суза привез вести из Сеула, пройдемте, я покажу вам его доклад.
– Я уже кое-что слышал! – заметил Куманджеро, поднимаясь со скамьи.
– Не сомневаюсь, ведь вы всеведущ!
– Нет не всеведущ, а люблю свое отечество, люблю, как никто не мог никогда любить.
– Я разделяю ваши чувства… Отечество должно быть прежде всего, мы сильны лишь нашим отечеством… Вы, кажется, хотите что-то сказать?
– Да…
– Я слушаю…
– Вы можете безусловно доверять Сузе…
– Я то же думаю… Он очень дельный молодой человек… Пойдемте же.
Граф поднялся и пошел к выходу. Куманджеро последовал за ним.
11. Отец и сын
Молодому Тадзимано очень хотелось немедленно вернуться домой и рассказать отцу о своей беседе с «железным патриотом», о странном намеке, сделанном им, но, спустившись в окружающий дворец парк, он сейчас же встретил несколько товарищей, заставивших его примкнуть к ним и пройти в караульный дом.
Здесь собрался пылкий, молодой народ, мечтавший о военной славе, о полях битв, громе орудий, победах. Молодость ведь везде молодость, и увлечения свойственны даже рассудительной японской молодежи.
Наступил уже вечер, начинало темнеть, когда Петр возвратился домой. Ни брата, ни сестры, ни ставшего их обычным спутником Иванова дома не было; старик Тадзимано оставался один. Сын застал его в крохотной комнатке за кипой газет, выписок, книг.
Отец сразу, только взглянув на лицо сына, понял, что тот пришел неспроста.
– Ты хочешь мне что-то сказать, Петр? – спросил он, устремляя на молодого человека пытливый взор. – Я вижу это. Садись и говори!
Петр сел против отца и в волнении потупился.
– Отец, – заговорил он, наконец, дрожащим голосом, – я пришел спросить тебя… Ответишь ли ты мне?..
– Спрашивай…
– Хорошо. Не гневайся, отец…
– И ты, и твой брат, и твоя сестра всегда были хорошими детьми. Я не думаю, чтобы твой вопрос мог возбудить во мне гнев. Всякий гнев, даже справедливый, есть огорчение, а ты не пожелаешь, дитя мое, огорчить меня.
– Нет, отец, нет, но я должен… Скажи мне, кто ты?..
Николай Тадзимано поднял голову и удивленно посмотрел на сына.
– То есть как «кто я»? – спросил он. – Твой вопрос действительно странен.
– Ты его поймешь, отец, если я предложу его тебе в другой форме. К какому народу ты принадлежишь?
Старик пожал плечами.
– К тому же, как и ты, – сказал он. – Я японец!
– Опять я не так спросил!.. К какому ты народу принадлежал, отец, раньше чем стать японцем?.. Отец, что с тобой? Тебе дурно?
Действительно, лицо старика сперва стало бледным, как полотно, потом вдруг все покрылось багровыми пятнами. Он слегка зашатался и беспомощно откинулся на спинку кресла, в котором сидел перед высоким вопреки японским обычаям столом.
Сын бросился к нему.
– Постой! – отстранил его старик. – Это ничего, это пустяки. Скажи мне, почему ты это спрашиваешь?
– Мне нужно знать это, отец… Верь, я имею на это причины!..
– Верю, иначе ты не стал бы спрашивать меня о том, что тебя не может касаться… Ты слишком хороший сын для этого…
Старик замолчал. Видимо, в душе Николая Тадзимано боролись самые противоречивые чувства. Он тяжело дышал, на его лбу проступил пот.
– Отец! – воскликнул Петр. – Если тебе тяжело ответить, то, умоляю тебя, молчи…
– Нет, зачем же? – горько усмехнулся старец. – Пришел час, которого я страшился более всего… Ну что же? Пришел, так пришел…