Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии

Во-вторых, существовала идея, что воровской закон или «понятия» – это другая философия права и общества, по которой вы либо живете, либо нет. Это быстро породило идею двух конкурирующих миров: нижнего мира [Galeotti 2008] и верхнего мира. Идея о том, что человек либо находится в мире «понятий», либо нет, часто звучала в сообщениях респондентов. В Грузии вас могут просто спросить: «гагебаши хар?» — вы следуете «понятиям»? «В 1990-е годы на улице можно было спросить: “К какой масти вы принадлежите? Курди [вор в законе]? Кай бичи [член мафии]? Мент [полиция]? Фраер [гражданский]?”» [R12]. Слово «масть» относится к картам, черные и серые масти соответствовали тем, кто жил по понятиям, красные и синие – тем, кто этого не делал [Глонти, Лобжанидзе 2004: 163]. Грузинские воры в законе пошли в различении мастей еще дальше и отличаются от других воров в законе тем, что называют свою масть пиковой.

В-третьих, использование сложных татуировок и пиктограмм для предоставления информации о криминальном статусе и его разновидности укрепило существующие границы, поскольку татуировки часто низвергали официальную коммунистическую символику и демонстрировали гордость и знание уголовной субкультуры [Dobson 2009].

В-четвертых, физическая среда, в которой воры первоначально жили, то есть лагеря, ограничивала возможность уединиться, обеспечивая проживание в общем пространстве при тесном контакте.

В-пятых, ритуальные практики входа и выхода – «крещение» и «развенчание», – осуществляемые на групповых собраниях, известных как сходки, могут рассматриваться в воровском мире как конститутивные формы общения.

Вопреки первоначальному кодексу, который требовал разрыва всех семейных связей и ограничения инвестиций в брак, грузинские воры в законе в последнее время начали жениться и поддерживать связи со своими семьями. Доля грузинских воров в законе, имевших жен, по состоянию на 2004 год составляла 93 % (N = 141) [AOCU 2004]. Похоже, воры в законе придерживаются своего рода лицемерия, следуя на словах исконному кодексу и не называя своих жен «женами», как рассказал один респондент, защищавший в суде в качестве адвоката некоторых имевших дурную репутацию воров в законе [R19]. Неясно, насколько исключительны грузинские воры с точки зрения отказа от семейных и социальных корней, хотя Олейник [Oleinik 2003] утверждает, что грузины отличались этим давно и что еще с 1960-х годов это было одной из главных причин раскола между грузинскими и российскими ворами в законе. Отказ от семейных и социальных связей как механизм обязательств был серьезно скомпрометирован в поздний советский период.

Точно так же и связанный с элементом жертвенности отказ от материальных благ и накопления богатства начал разрушаться по мере того, как Советский Союз становился все более неравноправным обществом[86] – еще до того, как возникло резкое неравенство постсоветского периода. Как отмечает, приводя в пример итальянскую мафию, Паоли [Paoli 2003; 2008], поскольку ценности окружающего общества, в которое встроена мафия, направлены на создание богатства и тривиальную погоню за деньгами, то опасность может заключаться в том, что мафия также примет эти установки. Это, по мнению Паоли, создает напряженность между обобщенным и специфическим обменом, при котором плата за оказанные услуги требуется немедленно. В случае с Италией процесс модернизации затронул кодекс чести мафии. Вопрос заключается в том, в какой степени кодекс и членство в мафии оцениваются в качестве инструмента достижения другой цели, такой как накопление богатства и социальное восхождение, а не как самоцель [Paoli 2003: 94–95].

В случае с Грузией процесс отказа от приверженности коммунистическим идеалам и осуществления капиталистических проектов постепенно ускорялся на протяжении 1970-х и 1980-х годов вплоть до окончательного распада Советского Союза в 1991 году. Переориентация общества с коммунистических идеалов на индивидуалистическую погоню за прибылью отразилась и на советском преступном мире. Респонденты были единодушны в том, что образ жизни воров в законе радикально изменился. Один бывший начальник тюрьмы сказал:

В свое время я знал много воров в законе, и я спрашивал их: «Двадцать с лишним лет назад вы не имели права жениться, остепениться, иметь собственность». Они говорят: «Это было тогда, теперь жизнь другая, посмотрите на того или иного парня, этого министра или того. Они хотят жить хорошо, как вы думаете, мы тоже этого не хотим?» [R21].