Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии

Воры в законе принадлежат к более широкому социальному институту [Чалидзе 1977], воровскому миру, устанавливающему эволюционирующий набор правил и норм. В воровском законе ясно сказано, что подчинение воровской идеологии – одно из правил, которому полагается следовать человеку, занимающему должное положение. Понимание воровского мира как «социального института» указывает на тот факт, что воры в законе не просто составляют организованную преступную группу или организацию, но являются участниками более универсального механизма, который включает в себя не только правила, но и нормы, убеждения, ценности, ролевые игры и шаблоны действий [Hall, Taylor 1996; Scott 2000; Peters 2005]. Мифологизация и романтизация воровского мира и самих воров в законе увековечивает веру в то, что эта криминальная субкультура на самом деле представляет собой альтернативный государству моральный порядок, нечто, что индивид может подавить и чему подчинить себя.

Воровская идея, как бы она ни была романтизирована, имела, по [Гуров 1995], сильную власть над людьми. Цитируется бывший вор в законе Ч., который писал, что большинство воров скорее откажутся от жизни, чем уйдут из воровского мира, и что «главной обязанностью члена группировки являлась безоговорочная поддержка так называемой воровской идеи» [Гуров 1995: 107]. Воровской кодекс считался моральным стандартом. Согласно Подлесских и Терешонку, пятое его правило гласит: «отказ от воровского закона равносилен предательству, и кара одна – смерть» [Подлесских, Терешонок 1995:235]. Существовали также сильные рациональные стимулы отдаться воровской идее. Но это не отнимало мифологических элементов жизни по воровскому закону как альтернативы коммунистическому правлению.

Эти мифологизация лидеров воровского мира, установление иерархий, отделяющих преступную элиту от прочих, почти мистическая сила и справедливость воровской идеи делают возможным подчинение себя этому преступному сообществу. Такая покорность влечет за собой переход от старой, личной идентичности к новой, групповой. Добиваясь этого, воры в законе исторически принимали после «крещения» клички. Кличка дается во время воровского ритуала посвящения. Выбор ее предоставлялся посвященным и иногда основывался на уже существовавших прозвищах, приобретенных в других социальных средах [Varese 2001: Appendix А].

Одной из важных функций кличек является создание социальной сплоченности путем принятия нового прозвища. Новобранец как бы проходит через процесс «перерождения» и подчиняется законам группы, в которую только что вступил. Это происходит в некоторых религиозных братствах и тайных обществах. В этом смысле клички важны для построения новой идентичности и создания чувства принадлежности. Варезе [Varese 2001] предполагает, что именно так обстоит дело с русскими ворами в законе. Новый вор заново создает себя как приверженца аскетической жизни братства.

Гамбетта [Gambetta 2009а: 230–250] также рассматривает более функциональную роль кличек в облегчении идентификации людей, особенно в обществе, таком как сицилийское (или грузинское), где имена часто совпадают. В этом случае клички, как кодовые имена, могут помогать преступникам распознавать друг друга. Они также могут использоваться для обеспечения секретности и для запутывания вопроса идентификации. Проблема, конечно, как показывают досье грузинской полиции, заключается в том, что кличка может также помогать полиции различать людей. В случае воров в законе клички, скорее всего, помогают, а не мешают идентификации и, если они как-то этому содействуют, используются для такой идентификации среди самих воров в законе. Как утверждается в главе 5, воры в законе часто перемещаются в разные места, поэтому кличка может помочь идентифицировать человека и его принадлежность к воровской фракции.

Данные полиции показывают, что использование прозвищ неуклонно сокращается [AOCU 2004]. Разбиение 278 случаев на четыре группы в зависимости от года «крещения» показывает, что чем моложе группа, тем меньше прозвищ. Это справедливо даже при включении или исключении уменьшительных имен, хотя они не подпадают под определение прозвищ. Без учета уменьшительных имен в группе 1992–2004 годов (N = ПО) 22 % воров в законе не имеют клички, что больше, чем 8 % не имевших клички в группе 1982–1991 годов (N = 88).

Неясно, какое значение следует придавать этому открытию. Однако, как было показано в главе 6, младшие группы демонстрируют более низкий уровень преданности воровской жизни с точки зрения совершения преступлений и времени, проведенного в тюрьме. Не имея должного уровня социализации в воровском мире и уже безнаказанно нарушив правила в процессе рекрутирования, новобранцы, возможно, не обладали глубоким чувством «рождения заново» во время инициации. Если это так, то уменьшение частоты употребления кличек может служить еще одним показателем снижения барьеров для вступления в братство, ослабления самоидентификации с ролями воровского мира и стирания символических границ между внутренним и внешним.