Репатриация на чужбину

Рах гневно зашипела на мой крик души и дважды подпрыгнула, вминая мне грудь в позвоночник. Теперь зашипела уже я, что не помешало немедленно подорваться с постели и залезть в дорожный костюм. Балахон мне посоветовали не надевать – скрученный в тугую колбасу он повис подмышкой. В коридор мы выскользнули без помех. И даже до лестницы добрались без препонов, но там Рах встала столбиком под дверью, приглашая меня остеречься – я начала с узенькой щёлки. Стражников было двое. Но они не подпирали дверной проём статуями – азартно катали кости, погромыхивая здоровенным кубком. Сами боги усадили их затылками ко мне, так что блокировать их зрительные и слуховые центры труда не составило – я пронеслась мимо охраны, как заяц мимо стоп-сигнала.

Дальше до самой кухни ни на кого не нарвались, а поварята в подсобке имели здоровый сон трудового человека. Они благополучно проспали возню с корзинами в глубине этой кладовки. А также борьбу с железным засовом и скрип низенькой дверки, спрятавшейся за полками с харчами. Отсутствие факела или хотя бы огарка свечки меня не смутило, хотя темень в этом лазе висела непробиваемая. Я просто сняла маску и расстегнула ремень. Рах ухватила его зубками за кончик и потащила меня на привязи. Поводырём она была от бога – я почти не колотилась плечами по загогулистым стенам, а щенячий рост сберегал макушку. С недавних пор стала замечать: у меня прорезалось ночное зрение, и оно крепнет день ото дня. Вот и теперь включилось, хотя пока оставляло желать лучшего.

Путешествие было недолгим, но, примерно с середины пути осложнилось понижением потолка. А финишировала я на карачках, зажав ремень в зубах. С детства терпеть не могла хвататься голыми руками за сухую землю, камни и прочее – мерзкое ощущение пыльной сухости в ладонях выводило из себя. В новом теле ничегошеньки не изменилось. Я брезгливо сворачивала кулачки, а иной раз опиралась на локти, защищая тело от каменной кладки всем, чем угодно, кроме ладоней.

Рах сверзилась куда-то под землю совершенно неожиданно, и освобождённый ремень заболтался, раздражая челюсти. Мне повезло: колодец, в который сбросилась моя подруга, снизу был чуть подсвечен и отлично просматривался до самого дна. Приземлиться мне предстояло, примерно, метров с трёх – приличный шанс не переломать ноги. Как полезу назад – в голову не приходило. Всё забивали эмоции лайсака, в ужасе страшащегося опоздать. Ног я не сломала, но пятки отшибла так, что с минуту сидела на заднице, собирая в кучу звёзды и вымаргивая их из глаз.

Покончив с медицинской процедурой, разглядела и сам подвал, в который спикировала, и Рах, подпрыгивающую у двери в стене. Моя бдительная проводница мячиком скакала на каменном полу, даже не пискнув. А её отпрыски или тот же Кух верещали бы сейчас, как потерпевшие, стимулируя меня на подвиги. Я направилась к эпицентру лайсаковых поскакушек, миновав пару здоровенных бочек у той же стены… Бабах! Невидимая дверь где-то далеко в недрах подземелья так грохнула, что я подлетела чуть ли не на метр. На автопилоте сиганула к бочкам. Втиснулась промеж них, развернула балахон и скрючилась под ним, уповая, что в скупо освещённом подполье сойду за кучу мусора.

Не утерпела: вытащила наружу один глаз и сразу увидала двух приближающихся мужиков с факелами. В одном признала Акунфара и ничуть не удивилась: человек у себя дома, и бродит, где ему заблагорассудится. Второго тоже срисовала – видела его однажды в зоопарке. Он сидел в вольере, озаглавленном: горная горилла. А теперь вышагивал перед господином, направляясь к дверце, что облюбовала моя подружка. Открывал её хозяин самолично и внутрь шагнул один. У меня внутри разорвалась хлопушка с жидким гелием, превратив тело в ледяную скульптуру: если Рах сорвётся с катушек и сиганёт следом, нам конец!

Не сорвалась и не сиганула – ворохалась у меня подмышкой и ждала команды. Даже не представляю, какой добрый дух отсоветовал мне в ту минуту тупо дожидаться с моря погоды. Горилла отчего-то не присоединилась к своему дрессировщику. И я, высунув голову, занялась её звероподобной психикой. Взмокла, как крыса, первой повстречавшая пробоину в борту, но звероящер сполз по стене. Акунфар не появлялся, и мы с Рах обрекли себя на инициативу.

Даже не сразу поняла: почему высокий сильный мужчина с мечом и набором ножей застыл, едва я объявилась на пороге? Это надо было видеть выражение его лица – я и сама впала в ступор, смяв атаку. Но в себя пришла первой – вспомнила о том эффекте, что производят на человечество мои обновленные глазки. Бог знает, что он обо мне подумал, но Рах не намеревалась миндальничать. Один прыжок на какой-то ящик у его ног, второй на плечо, его вскрик, её отскок… И дело сделано. Акунфар очнулся, оторвал ладони от лица, искажённого болью и осознанием перспективы близкой смерти. Он, естественно, вытащил эту проклятую железку из расписных ножен. Весь этот мир сговорился, не переставая, махать перед моим лицом острыми предметами.