Репетиции

Как и предсказывали, весной Егоров был арестован, произошло это в последних числах апреля, и Петр понял, что теперь прикрытия у него больше нет. Срок, отпущенный ему, истекает, нужно спешить. Центром плана, который он уже давно разрабатывал и на который ставил, было крупное вооруженное восстание заключенных лагеря, оно должно было начаться в конце лета — середине или второй половине августа, — охватить не только зону, но и шахты, поселок вольнонаемных, потом — весь остров. В диспозиции Петра предполагалось, что в первый день охрана с боями отойдет за гать, потеряв при этом до трети своих людей убитыми, а затем, через сутки, ночью, контратакует и без помощи извне, еще до того, как такая помощь прибудет, сама полностью восстановит порядок. В руководители восстания Петр намечал апостола Иакова, а его штабом и конспиративным ядром должны были стать занятые в постановке мшанниковские евреи и авелиты. Успешное подавление бунта, без сомнения, сделало бы их героями среди чекистов и легко прикрыло другие прегрешения. Главное же, восстание должно было разом дискредитировать все, что исходило от Иакова, все его доносы — доносы предателя органов, переметнувшегося на сторону зэков, — кто бы после этого стал им верить. И еще: во время боев нетрудно было бы уничтожить не только мшанниковских евреев, но и вольных римлян, вообще каждого, кто мог дать на христиан показания, кто знал их белыми или кулаками. И тогда уже ничто не помешало бы поколению Петра дождаться, встретить Христа. Да и к кому бы Он пришел, если не к ним — ведь дальше не было никого, все кончалось на них, они и вправду были последние.

План Петра, как и любой, рожденный не на войне, а во время штабных учений, был чересчур хорош и потому невыполним. Идея поднять восстание заключенных была наивной и в первую очередь из-за того, что не нашлось ни одного зэка, кто решился бы его организовать и возглавить, а Иаков, на которого тай рассчитывал Петр, давно был совсем не тот, что зимой: он явно сник, смирился, что сделать ничего нельзя. Надеяться на него было глупо. Ошибся Петр не в одном Иакове; он думал, что чем хуже охрана будет обращаться с зэками, тем скорее они восстанут, он требовал от охраны как можно больше наказаний и жестокости, двадцать раз на дню повторял им, что нужны искры, искры — где-нибудь да вспыхнет. Но искр не было, зэки были покорны, они слабели, и каждый день несколько из них умирало.

Все же план был настолько красив, что Петр никак не желал от него отказаться и лишь зря потерял почти месяц, ожидая от Иакова хоть каких-нибудь действий. Наконец он понял, что это чушь — и Иаков, и восстание, — и тут, когда не знал, что делать, вдруг вспомнил, что в одном из первых донесений Иаковлевых сексотов фигурировал некто Михаил Коган, профессиональный разведчик и диверсант из военных, кажется, уже тогда готовивший побег. Массовый побег, был, конечно, не восстанием, однако плохой, но все-таки заменой ему быть, пожалуй, мог.

Петр навел справки о Когане и выяснил, что он жив и на общих работах. Он думал вызвать и сексота, который стучал на Когана, чтобы подробнее его расспросить, но оказалось, что осенью он сам его выдал уголовникам — сексот был из тех трех стукачей, что полгода назад убрали блатные. Это была ошибка, и Петр пожалел о своей опрометчивости. Но рядом его ждала удача: от охранника он узнал, что Коган вместе с другими авелитами давно участвует в репетициях их театра и у него там, в сцене Свадьбы в Кане Галилейской, роль жениха. Свадьба была подарком: получалось, что основную часть плана менять не надо, просто возглавит побег не Иаков, а Коган.

Дважды, чтобы убедиться, что, выбрав Когана, он, как с Иаковом, не обманулся, Петр приглашал его к себе для беседы. Начинал он с театра, с того, что не отказался бы и сам играть с такой бабой, как Анна, а потом принимался рассуждать о несправедливости мира, говорил, что, конечно, он, Петр, знает, что обвинения против Когана: шпионаж, диверсии, измена — бред, как это делается, он тоже знает, слава Богу, в органах работает не первый год, но на Когана и других военных все равно удивляется: писать месяц за месяцем прошения о пересмотре дела и каждый раз надеяться, что признают, что вышла ошибка, освободят и еще извинятся, этим можно заниматься до второго пришествия — здесь весь лагерь, кроме блатных, по ошибке сидит. Ладно, штатские, они в жизни одни бумажки и видели, вот и доходят, мрут за три года, а он — неужели лучше так? граница-то с Китаем недалеко, и подготовку он прошел, судя по анкете, неплохую.

Коган понимал, что Скосырев смеется над ним, но зачем он ему понадобился — в толк взять не мог. То, что речь шла о побеге, пугало его мало, группа их уже четыре месяца как распалась, а больше за ним ничего не числилось. Через день он успокоился и решил, что, наверное, Скосырева заинтересовала его армейская карьера и что орден Красного Знамени раньше имел, — вот и полюбопытствовал.