Реплики 2020. Статьи, эссе, интервью

– Но французы тоже наделены даром самобичевания…

– Нет, их таланта хватило ровно на то, чтобы обо всем забыть. А сейчас они только делают вид, будто испытывают чувство вины. Я согласен с Брюкнером: все это фальшивка.

– “Плач белого человека”[94] – фальшивка?

– Нет, но у сегодняшних левых это превратилось в общее место, в доксу. На самом деле никто не чувствует себя виноватым ни в чем – кстати, справедливо. Вершин нелепости это достигает в вопросе о рабовладении. У меня нет предков, которые в XVIII веке выступали бы за рабство…

– Но даже если бы они у вас были, вы же не обязаны нести вину за чужие прегрешения…

– Даже в самых жестких пассажах Библии проклятие ограничивается семью поколениями.

– Следовательно, европейцы, с которыми вы встречаетесь, готовы с легкостью вообразить себя в мире, где господствует ислам?

– Дело в том, что во всех европейских странах одинаково дурное мнение об исламе. Пожалуй, это единственное, что их объединяет.

– Но разве не странно жить под постоянным присмотром стражей порядка? Ничего себе “райская жизнь”!

– Проблема с жизнью под охраной в том, что к ней надо привыкать с детства, иначе это довольно сильно давит. Я, например, не стану вызывать элитное подразделение полиции, чтобы сходить в ресторан. Я просто останусь дома.

– Тем более что вам нравится сидеть взаперти…

– Да, я постепенно нахожу в этом все больше плюсов.

– Может быть, ваша книга пользуется таким успехом в стольких странах потому, что Европа нерелигиозна? Как вы думаете, если бы у нас была мощная католическая церковь, ваша книга встретила бы такой прием?

– Да, вы правы. Мы даже не в состоянии представить себе, на что может быть похожа сильная католическая церковь, потому что все это от нас слишком далеко. Я, например, никогда не видел реально действующей католической церкви.

– А в Южной Америке?

– Нет. В Южной Америке сейчас поднимаются евангелисты. Я не знаю ни одной по‐настоящему католической страны. Никогда не бывал в подлинно католической стране.

– Вы не считаете предпочтительным вариантом монархию? Например, английскую?

– Нет, это выглядело бы нелепо. Кстати, Англия – еще более печальная страна, чем Франция. И от их китчевой монархии слегка отдает гротеском.

– Но французы симпатизируют английской монархии. И Стефану Берну[95].

– Мне нравится Стефан Берн, он славный. При монархии папы надзирают за королями, короли – за знатью, знать – за буржуазией, буржуазия – за народом и прелатами, которые делятся на две группы – прелатов аристократических и народных; каждый выполняет свою работу, и все вместе создает гармонию.

– Бальзак сказал, что гармония – это поэзия порядка…

– Да-да. Определенный пессимизм, который у меня часто отмечали и который во мне действительно присутствует, наводит меня на мысль, что у нас мало шансов на возрождение этого института. В то же время я думаю, что я мог бы жить при таких условиях.

– О, так вы в душе монархист и католик! Может, вы еще тоскуете по коммунистическому руководству? По обществу, которое ищет форму гармонии в коллективной организации?

– Да, я немного знаком с этой системой, и она мне симпатична.

– Дома культуры? За вычетом идеологической составляющей? Если оставить только чисто культурный аспект?

– Идеологическая составляющая была более или менее факультативной. Коммунизм менее глобален, чем христианство, но при коммунистах было не так плохо. Там не было беззакония, зато было довольно весело. Будь я склонен испытывать ностальгию, я бы о нем сожалел.

– Но вы не испытываете ностальгии?

– Нет. Я готов признать, что в каком‐то смысле христианство было лучше, хотя я не знал его в активной фазе. Но я не готов допустить, что постоянное движение – это хорошо. Эта идея вызывает у меня инстинктивное отторжение.

– Однако монархия находилась в постоянном движении…