Реплики 2020. Статьи, эссе, интервью

Попробуем посмотреть на все под немного другим углом. Мне представляется, что в книгах Эмманюэля Каррера с особенным постоянством встает вопрос о человеческом сообществе, о возможности формирования человеческого сообщества. Чоран как‐то коротко заметил, что вера в Бога – это “одно из решений” и вряд ли найдется какое‐то другое, получше. Это убеждение дает колоссальные преимущества, в числе которых я выделяю по меньшей мере три. Во-первых, оно позволяет ipso facto[101] решить вопросы космологии, связанные с происхождением Вселенной, пространства, времени и прочего. Во-вторых, победить смерть (собственную, но главным образом смерть других людей).

В-третьих, появляется возможность образования человеческого сообщества (его участники узнают друг друга по признаку взаимной любви и т. д.). Мне всегда казалось, что из этих трех пунктов Эмманюэлю Карреру ближе всего третий, чем объясняется его немеркнущее очарование христианством. Самым ярким примером этого служит, наверное, предпоследняя страница его романа “Царствие”, когда герой, танцуя в общине “Ковчег” Жана Ванье с юной Элоди, страдающей синдромом Дауна, затуманенным слезами взором видит – на краткий миг, но видит – Царствие Небесное.

Что касается меня, то я понимаю, что в вопросе о человеческом сообществе мне недостает красноречия, зато с избытком хватает сомнений. Я в высшей степени восприимчив к коллективным эмоциям и никогда не чувствовал себя таким близким к вере, как во время мессы. Но, позволю себе заметить, мессы бывают разные, и сильнее всего христианская мечта будоражит мне душу на погребальной службе. В последний раз я был в церкви, когда хоронили Бернара Мариса[102]. Эмманюэль тоже там присутствовал (и произнес прекрасную речь в память о нашем убитом друге). Я помню, какая уверенность звучала в словах священника: смерти не существует, совсем не существует, не плачьте, чада мои, Христос победил смерть. Для него это была очевидная истина. Меня подобная убежденность ввергает в пафосно-нервозноесостояние.

Не исключено также, что вопрос о человеческом сообществе в принципе интересует меня меньше потому, что я живо увлечен другим, более узким, человеческим сообществом, состоящим из одного мужчины и одной женщины. Но им интересуется и Эмманюэль Каррер; мы оба в своих книгах уделяем большое внимание любви (он очень взволнованно пишет о супружеской любви и о супружеском сексе). Однако если он не отказывается размышлять о человеческом сообществе вообще, то я, признаюсь, мало о нем думаю. Слово “братство” вызывает во мне в первую очередь недоверие. Я далек от того, чтобы этим хвалиться – я просто констатирую факт. Я сознаю свои недостатки, но не намерен их преувеличивать; я мало во что верю, но если уж верю, то со всем жаром души. Я верю в возможность царствия вполне определенного. Я верю в любовь.

По сравнению с тем, что сулит нам Царствие Божие, это выглядит скромно; любовь по сравнению с милосердием, которое проповедует апостол Павел, кажется мелкой, но мне порой приходит на ум, что этого, пожалуй, достаточно. Не знаю, что думает об этом Эмманюэль Каррер, и я даже не уверен, что он об этом задумывался, но я знаю, что мы – и я, и его читатели – имеем право задать ему этот вопрос (как ни печально признавать, но писатель вынужден подставляться: читатели имеют полное право заставить его объяснить, как, по его мнению, следует жить). В общем, я не знаю, как ответил бы на этот вопрос Эмманюэль Каррер, но думаю, что достаточно читал его, чтобы предположить, что он согласился бы со словами Версилова (одного из самых загадочных персонажей Достоевского, начисто лишенного склонности к истерии): “А осчастливить непременно и чем‐нибудь хоть одно существо в своей жизни, но только практически, то есть в самом деле, я бы поставил заповедью для всякого развитого человека; подобно тому, как я поставил бы в закон или в повинность каждому мужику посадить хоть одно дерево в своей жизни ввиду обезлесения России”.

Дональд Трамп – хороший президент [103]

Мне очень нравится американский народ; это чистая правда, я встречал в Америке множество прекрасных людей, и я сочувствую стыду, который испытывают немало американцев (и далеко не только “нью-йоркские интеллектуалы”) из‐за того, что ими правит этот кошмарный клоун.

И все же мне придется попросить вас (знаю, вам это будет нелегко) на секунду посмотреть на это дело не с американской точки зрения. Я не хочу говорить “с французской” – это было бы слишком; я скажу “с точки зрения всего остального мира”.

Меня много раз спрашивали, что я думаю об избрании Дональда Трампа, и я всегда отвечал, что мне на это наплевать. Франция – не Вайоминг и не Арканзас. Франция – независимая (более или менее) страна, которая вновь обретет свою независимость, как только рухнет общеевропейская конструкция (чем раньше, тем лучше).

Соединенные Штаты Америки – не самая мощная в мире сверхдержава. Они были таковой почти на всем протяжении ХХ века, но больше таковой не являются.