Репортаж из морга

К несчастью для Анни, семья по соседству хотела женить своего сына, закоренелого холостяка Альфреда, за которого не пошла бы ни одна приличная невеста. Деревенщина, работник питомника в Шаранте, живший только работой. Сделку обтяпали быстро, и брак был заключен в 1971 году. Анни было 23 года, Альфреду – 28. Вскоре после этого у них родился сын Эрик, чуть позже – мертворожденная дочь. Супружеская жизнь не была для Анни длинной спокойной рекой: ей пришлось вести хозяйство в доме без удобств и погрузиться в повседневную рутину будничного насилия.

Позже Анни с болью расскажет о последних годах своих испытаний.

Муж бьет ее палкой (из орешника), хлещет ее, таскает за волосы к супружескому ложу и проникает в нее, не спрашивая согласия, насилует, в том числе анально.

Сорокалетний сын следует примеру отца, хотя все еще спит в главной комнате, которая служит спальней его родителям.

Он тоже бьет Анни, стегает, швыряет о стены.

Для Анни, уязвимой, лишенной всякой опоры, без друзей и без контакта с внешним миром, эта жизнь – единственно возможная, единственная, знакомая ей. Она не способна представить себе, что можно жить по-другому, полностью зависит от этих двух мужчин и покорно сносит все.

Конец этому ужасному заточению положило анонимное сообщение. Сначала его передали прокурору, потом вмешались жандармы. Альфреда и Эрика арестовали, предъявили им обвинение и заключили под стражу. В начале 2014 года Анни оказалась в доме одна.

Ей должно было наконец стать легче. Однако исчезновение ее мучителей возымело противоположное действие: она чувствовала себя до того брошенной, что потеряла инстинкт самосохранения.

И снова отважный аноним сообщил о ней в социальную службу. Тот же доброжелатель, что и годом раньше? Неизвестно. Что мы действительно знаем, так это то, что спасатели вынесли из дома жалкое подобие человека.

Анни была грязной, истощенной, запущенной, источала смрад.

Дом она не топила, потому что не могла рубить дрова (раньше этим занимался муж), и страдала от переохлаждения в своем ледяном жилище с земляным полом, без отопления и туалета.

Анни срочно госпитализировали в связи с резким ухудшением общего состояния, на грани смерти, но постепенно она начала выздоравливать. Сначала она была очень испугана и растеряна, упорно отказывалась разговаривать, пребывала в постоянном смятении, но медленно находила опору в реальности, успокаивалась. Ей, конечно, очень помогли заботливые сотрудники больницы.

Состояние Анни заметно улучшилось, и 26 января 2015 года ее поместили в дом престарелых в Ла-Рошфуко.

Именно в этом заведении я нахожу Анни, чтобы провести судебно-медицинскую экспертизу. Медсестра, сопровождающая меня в палату, предупреждает: «Анни очень волнуется. С ней говорил психолог, мы ей объяснили, что вы такой же врач, как и все остальные. Но все равно будет непросто».

Комната чистая, скудно обставленная, без личных вещей. Анни нарядилась, убрала волосы и побрызгалась духами. Маленькая и тоненькая, она стоит передо мной, но взгляд отводит. Весь ее нос – это лоскут плоти с двумя ноздрями над верхней губой. Хирург, оперировавший Анни в детстве, не был мастером реконструкции лица.

Я как можно подробнее объясняю цель визита. Рассказываю о последствиях того, через что она прошла. Мгновенно ее взгляд покрывается пеленой печали, и Анни вся сжимается. Она ничего не расскажет о своем прошлом, о том, что ей пришлось вынести. Однако она соглашается ответить «да» или «нет» на несколько вопросов. Еле слышно она подтверждает заявления, которые сделала перед судьей.

Затем я спрашиваю, согласна ли она на осмотр. Сначала нет. Проходит много времени, прежде чем она кивком дает мне понять, что можно осмотреть по крайней мере плечи, куда били палкой.

Она слегка обнажает верхнюю часть туловища, открывая плечи, покрытые царапинами, – классический признак глубокой тревожности.

«Можете посмотреть нос, но не касаясь», – шепчет она.

Анни категорически отказывается от гинекологического осмотра, также запрошенного судьей. Ему придется довольствоваться медицинским заключением, содержащимся в деле.

Я еще раз пытаюсь узнать подробности ее истории. Напрасно. Она качает головой – больше ничего не скажет. Я прощаюсь.