Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью

Третий раз в тот день я позвонила у двери Драбеков и опять стала объяснять свой приход тем, что ищу подругу, которая вот-вот должна к ним прийти. Я опасалась, что жду напрасно. Но около девяти вечера, когда до закрытия парадных дверей в домах осталось совсем немного времени, задребезжал звонок. Драбек пошел открывать. В кухню вошла пожилая, совершенно незнакомая женщина. Я инстинктивно поняла – за мной! Она внимательно осмотрелась вокруг, и ее глаза остановились на мне. В свою очередь и я глянула на нее так, словно именно ее и ждала. Она меня видела впервые, тем не менее сделала вид, что узнала. Распрощавшись с Драбеком, мы поспешили уйти до того, как запрут ворота дома.

Вышли в темноту и молча зашагали. Через некоторое время я все же тихо спросила: «Далеко меня ведете?» – «Да нет. Мы уже скоро придем», – успокоила меня незнакомка приятным голосом. Минут через десять – за это время мы обменялись лишь несколькими словами – моя спутница повернула к большому жилому дому. Я – за ней. Поднявшись на второй этаж, она вставила ключ в дверь какой-то квартиры, открыла, и мы вошли.

В небольшой светлой передней стоял Юлек. Я радостно вскрикнула, но тут же испугалась, увидев заросшее его лицо. Подбородок и щеки были покрыты густой бородой. Юлек предостерегающе приложил палец к губам, предупредив меня, чтобы я не говорила громко, и тут же крепко обнял. Когда он ввел меня в комнату, со стула поднялся незнакомый мужчина, которого я где-то видела, но где? Юлек мне помог: «Да ведь это шахматист Карел Опоченский! В тридцать пятом году из Москвы я тебе послал с ним письмо!» А женщина, приведшая меня сюда, была женой Карела Опоченского – товарищ Славка Дитетова. Они жили на Панкраце, улица Навесели, 3, второй этаж, квартира 8.

Я рассказала Юлеку о своих злоключениях. Он от души посмеялся: «Вот видишь, как плохо выполняются указания. Я же тебе говорил, чтобы ты зашла к Драбекам и выяснила, не приютят ли они нас, тебя и меня, на несколько дней? Понятно, что Драбек не мог ничего знать обо мне. Об этом ему предстояло услышать от тебя». Минуту спустя Юлек вздохнул: «Как еще растолковывать людям, чтобы поручения – не личного характера – выполнялись точно?»

Двухкомнатная «холостяцкая» квартира Славки Дитетовой и Карела Опоченского была обставлена весьма прилично, с удобствами. Всю ее хозяева предоставили в наше распоряжение, а сами выехали из Праги на несколько дней. Квартира находилась в новом доме, лишенном всякой звукоизоляции. К нам проникал малейший звук и голоса обитателей соседних квартир. Когда у них из крана текла вода, то казалось, что она льется у нас в комнате. Мне и Юлеку приходилось поэтому вести себя тихо и осторожно, дабы не выдать, что в квартире после отъезда хозяев кто-то остался. Ходили мы в тапочках, говорили шепотом, окно открывали только по ночам. Если Юлек включал радиоприемник, то слушать можно было, лишь прижав ухо к динамику. Так мы прослушивали передачи чешские, русские, немецкие, французские. В то время Гитлер одерживал победы на всех фронтах. Он оккупировал уже большую часть Европы. Нацистские войска были в Париже, немецкие самолеты бомбардировали Лондон. Надежды на наше освобождение отдалялись, однако у нас не было ни малейшего сомнения в том, что Гитлеру придет конец.

Привезла я Юлеку халат, тот, который мы ему подарили к рождеству. Дни стояли уже холодные, а квартира все еще не отапливалась. Юлек тут же надел халат и порадовался, что стало теплее. Мы не смели выйти из квартиры, да и ключей у нас не было. За все время пребывания у Славки, т. е. в продолжение 10–14 дней, Фучик ни разу не выходил на воздух. Иногда мне казалось, что такое времяпрепровождение хуже, чем острог. Юлек же не высказывал недовольства ни тогда, ни позже, когда во много раз дольше бывал заперт в квартирах и вместо прогулки ночью высовывался из открытого окна, вдыхая «свежий» пражский воздух.

У Славки не было никаких продовольственных припасов. Хорошо еще, что я привезла курицу и мама, когда ее упаковывала, не забыла положить лапши для заправки бульона. Сварила я эту курицу, и, ограничивая себя, мы питались ею три дня. Четвертый день был голодным. Но Юлек не унывал, он был полон юмора. Когда я призналась, что с большим аппетитом съела бы кусочек хлеба, Юлек возразил: «Но как же это вы себе представляете? Ведь в последний раз вы кушали не далее, как вчера. С этим запасом могли потерпеть хотя бы с неделю!»

Фучик вспомнил о «Мемуарах» Фрича[41], о книгах, которые находились в нашей пражской квартире. «Помнишь, как мы их купили в букинистическом магазине на Водичковой улице? И как дешево! Все четыре части в трех книгах всего за пятьдесят крон». Юлек, поглаживая заросший подбородок, на минуту предался воспоминаниям. Еще летом у торговца книгами Гокра Фучик нашел стародавнее издание Добровского «Грамматика чешской речи». У Юлека не оказалось необходимой суммы, чтобы купить эту книгу, но задаток в 50 крон он оставил. – «Когда будут деньги, ты Добровского выкупи», – напомнил он.