Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью

Когда «окошко» у Чистых прекратило свое существование, Юлек послал меня к Гаше спросить, не смог бы он помочь нам. Гаша охотно предоставил свой магазин для связи и даже пошутил: «Пожалуйста, без всякого стеснения. За моей продавщицей волочится какой-то эсэсовец, так что у нас тишь да гладь. А, как известно, в тихом омуте черти водятся». Так мы нашли новое «окошко».

Однажды я сообщила Курту Глазеру, что Центральный Комитет партии зачислил его в свой аппарат. Поэтому Глазеру следовало уклониться в случае необходимости от отправки в знаменитых нацистских «транспортах». «Что же я смогу сделать, – ответил Глазер, – если получу повестку? У меня жена, тесть и теща. Они без меня не проживут». Летом 1942 г. после «гейдрихиады» Глазер и его семья попали в транспорт и были куда-то увезены. Но Юлек об этом уже не узнал. Лишь после освобождения я выяснила, что никто из семьи Глазера не уцелел.

* * *

Во время оккупации сигареты продавали исключительно по карточкам. Табачные карточки получали только мужчины. Юлек, как заядлый курильщик, вынужден был ограничить себя. При чтении он еще обходился без сигареты, но когда писал, любил много курить. Сигареты приходилось добывать разными путями. В районе Дейвице, на нашей улице, поэт Йозеф Роган, когда-то талантливый художник, держал табачную лавочку. Сам он не торговал. После тяжелого ранения в первую мировую войну Роган был разбит параличом. Десятки лет он был прикован к постели. Иногда его сажали в кресло-тележку и возили по дейвицким улицам либо доставляли в лавку, куда к нему приходили друзья. Несмотря на тяжкий недуг, Роган оставался человеком с творческой душой. Роган издал несколько сборников своих стихотворений, один из которых вошел в «Народную библиотеку». Он живо интересовался происходящим в мире.

Однажды я посетила табачного торговца – поэта и спросила, не смог бы он отпускать сигареты без карточек. Роган дал согласие, но захотел узнать, кому они предназначались. Я ответила, что посоветуюсь с друзьями.

Юлек предоставил мне самой решать, можно ли Рогану назвать его, Фучика, имя; сам он не имел возможности судить о надежности торговца-поэта. Я начала собирать о Рогане сведения у товарищей и друзей, которые были с ним хорошо знакомы и часто встречались. От них я узнала, что Роган – честный человек с прогрессивными взглядами, которому можно вполне доверять. Только после этого я пошла к нему и сказала, что сигареты предназначаются для Юлека. Так Роган и его жена оказались в числе тех немногих, которые знали, что Юлек в Праге.

Тут же я получила от Рогана сотню сигарет и приглашение приходить за новой порцией каждую неделю. Возможно, он будет в состоянии отпускать даже большее количество. Со временем я с Роганами так сдружилась, что приносила им подпольную газету «Руде право» и другие нелегальные издания. Роган и его жена читали их, а затем распространяли среди друзей и знакомых.

Роган даже написал для подпольной печати стихотворение, вернее, продиктовал его своей жене, так как руки его были парализованы. Юлек напечатал стихотворение в молодежном журнале «Вперед». Весной 1942 г. от имени Центрального Комитета партии я была уполномочена поблагодарить Рогана за активную помощь в борьбе против оккупантов и вручила ему один из немногих переплетенных экземпляров Конституции СССР, которая была нелегально у нас издана под редакцией Юлека. Этот экземпляр Советской Конституции Роганы хранили в течение всех лет гитлеровской оккупации.

Когда в апреле 1942 г. мы с Юлеком были арестованы, Роганы посылали нам в тюрьму белье. Мы долго не знали, что эти передачи от них. Ни Юлеку, ни мне более четырех месяцев не позволяли написать из тюрьмы ни одного слова домой. Сорочку, которая была на Юлеке при аресте, на первом же допросе изорвали в клочья. После этого о белье Фучика самоотверженно заботился его сосед по камере «папаша» Пешек. И вдруг Юлеку кто-то прислал в тюрьму совсем новые рубашки. Когда я увидела Юлека в гестапо, то обратила внимание, что на нем новая, еще не стиранная сорочка, да еще из такого материала, какой он никогда не носил. Я вспомнила, что когда на свободе Юлек, бывало, надевал новую рубашку, то всегда его либо арестовывали, либо начинала разыскивать полиция. Сам он этому совпадению совершенно не придавал никакого значения. «Это чистая случайность», – твердил он. Но я, в постоянной заботе о нем и для успокоения души, отвозила новые рубашки в Пльзень, к отцу. Он носил их до первой стирки. Юлек надо мной смеялся, но я не уступала. И вот теперь он получил новую сорочку. Она была явно не от родителей и не от Лиды. Они знали историю с рубашками и поэтому наверняка не послали бы новую. Мне удалось улучить мгновение и спросить Юлека, откуда у него рубаха, кто ее прислал. «Не знаю», – пожал он плечами. Мы долго ломали голову, но отгадать не могли. Только когда меня перевели в тюрьму на Карлову площадь, я узнала, что заботу о Фучике проявили Роганы.