Репрессированный ещё до зачатия

Через несколько минут Тамара, жена Медведева, принесла ему вне графика яблоко. Обычно она приносила яблоко в конце трудового дня. Мол, заработал – получи. А тут… Ещё утро.

Возвращаясь, она остановилась у моего стола и игриво спросила:

– Ты назовёшь по памяти все цвета радуги по порядку?

– Н-нет, – растерянно промямлил я.

– Так слушай. Внимательно слушай! Маленький ликбез… К(красный)аждый О(оранжевый)хотник Ж(жёлтый)елает З(зелёный)нать, Г(голубой)де С(синий)идит Ф(фиолетовый)азан. Первая буква каждого слова в прибаске начинает название цвета. Как ловко придумано!

Мы посмеялись и расстались.

После её ухода со мной тайно расстался и мой красный карандаш. Я и не заметил, как Тамарушка его увела.

Пришлось покупать новый.

13 августа

Колесов

С задания возвращаюсь в контору трамваем. Взял билет. 743158. Счастливый!

Неужто что-то и прибудет от этого счастья?

Последние месяцы я хлопочу о выделении мне комнаты за выездом. Моё заявление в Ленинградский райисполком подписали заместитель Генерального директора ТАСС Постников и заместитель председателя месткома ТАСС Шабанов.

В коридоре наткнулся на Шабанова.

Он печально мне улыбнулся:

– А комнатка-то ваша сгорела?

– Райисполком спалил?

– Если бы…

– Кто подставил ножку?

– Ваше низовое начальство. Серов… Колесов…

Я в редакцию международных связей. К Серову.

– Володь! Это что же такое?

У этого понтовоза[104] вид порядочно напакостившей сучонки.

– Это не я, – отбрёхивается он. – Это Колесов.

– Да вы садитесь, – предлагает мне из-за соседнего стола масляный партайгеноссе Шишков, вчера вернулся из ГДР. Как обычно, он сиял приторной улыбкой, в которую переложили сахару. – Садитесь. Правды в ногах нет.

– Нет её и в верхах. Где же мне жить? Поставить койку на Красной площади?

– Заявление недействительно без треугольника, – говорит Шишков. – Нужна подпись парторга. Я поговорю с Пименовым. – И к Серову: – Володь, к тебе Анатолий обращался?

– Официально нет.

– Зачем ты врёшь? – резанул я. – Моё заявление лежит у тебя. Я с тобой трижды говорил. Ты обещал помочь.

– А почему ты не хочешь зайти к Колесову?

– Только в этом и загвоздка? Так я уже одной ногой у него в кабинете.

– Николай Владимирович, – с порога обращаюсь к Колесову, – тут такая карусель с жильём…

– А при чём тут ТАСС? Правительственная организация?

Он брызжет ядовитой слюной из стального цельно-металлического рта. Лицо – жевал верблюд да выплюнул – стакановца. Глазки бегают…

– Помочь бы не грех…

– А почему мы должны вам помогать? Вы здесь год. Но разве сравнить вас с Димой Дмитриевым. Специалист!

Жить тоже негде. Хоть в сарай иди живи.

– Так я уже живу в сарае! Я ж за выездом прошу…

– Люди по пятнадцать лет ждут за выездом.

– Им есть где жить.

– Ну почему я должен отдавать вам квартиру?

– Да про какую вы квартиру? Всего-то надо подписать заявление в райисполком.

– Ну… Раз вы пошли через голову…

Оказывается, вон где собака зарыта. Сам гневается, что его обошли.

– Давний тассовец Петрухин, – мямлю я, – посоветовал идти сразу к Шабанову.

– Подумаешь! Петрухин тут фигура!

И в его гневе я слышу подтекст: здесь фигура я!

– Я письма в райисполком не задерживал, – гремит он. – Это массы. Местком. Партком. Скажите Серову, пусть он на собрании разберёт ваше заявление и будет ли разбор в вашу пользу? Попросите! – прищурил он холод в глазах.

Он так быстро говорит, что два ряда стальных зубов постоянно обнажены, вразбег мечутся навстречу друг к другу и сливаются в один ряд высоких блестящих бивней.

– Ха! – выпалил он. – Дайте ему! А чем хуже Дмитриев?!

– Это вы уже говорили.

– Я в «Правде» проработал шесть лет! Даже в «Правде» только через пять лет дают за выездом, если ЦК вас приглашал на работу. Вас ЦК не приглашал! У меня, – смотрит на часы на стене, – в три планёрка у Лапина. Хоть пойдите к самому Сергею Георгиевичу… Не даст!

Снова грести к Серову…

Как-то я должен был делать с ним материал с актива станкостроителей. Он заболел. А в авторы я всё равно сунул и его. Угрёб он халявную десятку. Сейчас и я получил от него. Только не той монетой он мне отблагодарил, ой, не той…

23 сентября

Своя хата

Нотариальная контора на Кирова, 8.

Рань.

Я первый в очереди на приём.

И чего я тут забыл?

Свою хату.

В ТАССе вроде побежали мне навстречу. Партайгеноссе Шишков вторично отдал мне мои бумажки по жилью со словами:

– Ну, Толя, теперь всё у нас в порядке. Подписал треугольник. Как положено. Беги в райисполком. Добивайся!

Прибежал. Добиваюсь у зама Азарова.

– Для порядка, – сказал он, – мы можем принять у вас документы. Да толку… У нас десять тысяч очередников. Вы в Москве чуть больше года. Ну подумайте, когда вам улыбнётся ваша комната за выездом?

– По-моему, никогда, – выразил я предположение.

Он вздохнул… Я вздохнул…

Обменялись мы глубокими вздохами и расстались.

Послушал я Азарова и склеил крылышки.

Что же делать? Ныть-скулить на всех углах о несчастной доле?

Ныть нас не учи. Сами тут академики!

На ТАСС никакой теперь надежды. Надо самому крутиться!

И я закрутился.

По объявлениям изрыскал пол-Москвы.

И наскочил на своё.