Решающий поединок

Пристальнее всех рассматривает ковер львовский «тяж». Невысокий, он раздался в ширину, что в высоту. Носком борцовского ботинка пытается просверлить покрышку брезентового мата. Грудная клетка ящиком, волосатость делают это безобидное создание свирепым на вид.

— Что скажет нам гость? — от взгляда тренера не укрылась неуклюжая стеснительность «тяжа».

— Та, на таньцях сбрехнув дивчини, а шо… — Он поднял голову, пытаясь как можно невиннее смотреть на Преображенского. В невыгодных для себя ситуациях он всегда почему-то предпочитал переходить с русского на украинский язык.

— Будешь еще хорохориться перед курортниками и нас в глупое положение ставить — отправлю во Львов. Так и запомни. Все. Колесник, давай команду, и так задержались, — говорит Сергей Андреевич.

Эпизод обсуждался в команде еще долго. Подсмеивались, но для нас этот случай не прошел бесследно, запал в душу: крепка память народная. Надо же?! Пятикратного чемпиона мира Али Алиева так не знают, как Поддубного — талантливого борца-самородка.

Он был человеком интересной судьбы: потомственный крестьянин с Полтавщины в 28 лет от роду попал в профессиональную труппу, которая выступала в одесском цирке, стал сильнейшим среди русских профессионалов, да и за рубежом его побаивались. За мощь и непобедимость получил титул чемпиона чемпионов.

Спринтер умчался вдаль, штангисты удвоили, утроили результаты, пловцы обогнали своих предшественников, а слава о чудо-силе Ивана Максимовича жива. Многие думают, что ему и сегодня нет равных среди нас. Пришлось мне как-то беседовать с главным редактором дореволюционного журнала «К спорту» Борисом Михайловичем Чесноковым. Едва речь зашла о Поддубном, Борис Михайлович загорелся. По всему чувствую, что у него почтеннейшая любовь к гранд-чемпиону. Приоритет Поддубного действительно для него и по сию пору непоколебим. Доказываю ему:

— Понятно, что в цирковой борьбе Ивану Максимовичу не было равного. Но тогда ведь борцов группка была. А сейчас в любом городе борцовская секция.

— Нет, — стоит на своем Чесноков. — Готов отстоять свое мнение, несмотря на пенсионный возраст, не на словах, а на деле. А вы вот такой прием знаете? А вот этот? — Он показывает их на мне. — То-то! А они самого Ивана Максимовича коронные.

Странно, уверенность Чеснокова в непобедимости Поддубного лишь усиливает мои сомнения. А что через полвека смогу сделать я со своим «секретным» оружием? Допустим, свести меня в поединке — меня сегодняшнего, в лучшей спортивной форме — с теми, кто придет на смену мне.

Может, уверенность Чеснокова — это вера в несбыточное, в чудо, в мечту. Она воплощается в былинах. Взять сказку о ковре-самолете, волшебной лампе Алладина. Сказки перестают быть таковыми: мы получаем сверхзвуковые лайнеры, телефон, радио, телевизор. И сказка — уже не сказка, и чудо — не чудо, если они становятся вещью обыденной. Остаются нам разве что тоска по вечной молодости, поиски «живой» воды. И волей-неволей, жаждая обрести бессмертие, мы готовы поднять на щит имена тех, над которыми, нам кажется, не властно время. Они редки. И мы так ценим их.

На сбор в Алушту пожаловал сам Александр Григорьевич Мазур. Он в возрасте 42 лет стал чемпионом мира в тяжелом весе по классической борьбе. В молодости Мазур выступал в цирке, боролся с профессионалами. По слухам, даже с Поддубным боролся. Роста громадного, фигура колоритная, цирковая, закваска в нем сидела прочно. Даже взобравшись на метровый трамплин, он делал в воздухе такое плавное сальто, так бесшумно входил в воду, что только набухшая гладь бассейна да трепет трамплина говорили о том, что они испытывали на себе его 130 килограммов.

На сборе ему, разумеется, проходу не давали, все выспрашивали.

— Александр Григорьевич, — пристал к нему Колесник. — Ведь вы, говорят, с патриархом сражались?

Александр Григорьевич хмыкает, заводя разговор об Иване Максимовиче Поддубном.

— Было такое дело! — В его неторопливой речи явно проскальзывает южный говор. — Только Максимычу было в ту пору годков под пятьдесят. А нам что? Пацаны еще! Вот и смекай. У него имя, как жернов, добре тянуло. А мы борьбу только еще пробовали. Так что нас с ним равнять нечего. — Он хитро усмехается. Чего-то не договаривает «дед».

— Ну, выигрывали или проигрывали? — не выдерживает Леня.

— Смотри, какой быстрый! То ж цирк. То ж понимать надо. Может, и выиграл бы… Вот послушайте, что мы делали. Был у нас борец, мой дальний родич, Недайвода…

— Такой-то и фамилии нет, выдумываете, — подзадоривал Мазура Преображенский, с не меньшей охотой слушавший повествования ветерана.