Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

Логика военной ситуации не могла ускользнуть от внимания президента. Его военные советники, разумеется, извлекли из этого только усилившуюся убежденность в том, что американские войска необходимы на Западном фронте, и как можно быстрее. По их мнению, было бы безумием думать о переброске какой-либо их части или любых других союзных сил в другие места, особенно в такие отдаленные от центрального театра военных действий, как Владивосток или Архангельск. Вместе с тем при этих отчаянных обстоятельствах должно быть сделано все возможное для отвлечения внимания Германии от Запада и предотвращения возможной эксплуатации немецким Верховным командованием России и Сибири. Это было неопровержимо, а какие-либо действия становились психологической и политической необходимостью.

Эта реальность подтверждалась и подкреплялась характером американского общественного мнения: оно сильно и с растущим нетерпением склонялось к признанию необходимости действий в Сибири, да и пресса не была настроена враждебно. Харпер, в полном согласии с Крейном и другими членами миссии Рута, призывал к осуществлению программы экономической помощи и дружбы в Сибири, которая при необходимости должна быть подкреплена вооруженной силой. Кеннан пошел еще дальше. 26 мая он написал Лансингу, приложив копию своей последней статьи для The Outlook и подробно изложив свои взгляды. Занимая бескомпромиссно антибольшевистскую позицию и не одобряя признания, он считал, что Америке не на что надеяться со стороны большевиков и она не должна испытывать угрызений совести по поводу противостояния им. По мнению Кеннана, теперь не было необходимости беспокоиться о том, чтобы загнать их в объятия немцев: «…Я сомневаюсь, что они могли бы причинить нам гораздо больше вреда, если бы объединились против нас три месяца назад… Большинство русских все равно было бы настроено как антибольшевистски, так и антигермански…»

Восточная Сибирь – вплоть до Иркутска – была областью, которую можно было сохранить для союзников, и именно здесь Кеннан энергично рекомендовал применить силу: «…Лучшая часть Европейской России уже потеряна… Почему бы не спасти Сибирь? С помощью японцев и здравомыслящих русских патриотов мы, безусловно, могли бы удержать Сибирь Восточную…»

В связи с более поздними событиями стоит отметить, что в этом письме, как и в записи недавнего разговора Лансинга с Исии, не упоминалось о каком-либо участии в подобном мероприятии британцев или французов.

Отправив это письмо президенту, госсекретарь ответил Кеннану, что он, Лансинг, прочитал его с особым интересом, «поскольку оно исходит от самого высокого авторитета в Америке по России». По его словам, он не был уверен в мудрости вмешательства в Сибирь, но ему было приятно обнаружить, «что ваша реакция на запутанность ситуации очень похожа на мою собственную…». Он заверял Кеннана, что «этот вопрос подвергается тщательному рассмотрению как с точки зрения политики, так и с точки зрения физических трудностей транспортировки, которые из-за нехватки судов в Тихом океане очень велики».

В конкретном вопросе о возможной экономической комиссии административное давление теперь начинало выходить за рамки простого выражения мнения и принимать организационные формы. Мы уже отмечали, что конец мая был как раз тем временем, когда Лига помощи и сотрудничества с Россией наиболее серьезно угрожала активизироваться и генерировать собственные идеи и предложения. Эта перспектива всегда вызывала тревогу у людей из окружения Вильсона. В дополнение к этому Совет по военной торговле под умелым руководством Маккормика 21 мая назначил специальный комитет, состоящий из трех человек (одним из его членов стал мистер Джон Фостер Даллес) для разработки программы возобновления экономических отношений с Россией. Обсуждения в этом органе, включавшие в себя консультации с другими лицами, проявляющими интерес к российской проблеме, не могли не вызвать новых спекуляций и нетерпения в отношении возможных программ помощи в России. Короче говоря, было ясно, что президент своим воодушевляющим заявлением о намерении «поддерживать Россию» столкнул со скалы камешек, приведший все в движение, которое станет нелегко остановить.

Наконец, существовало положение чехов в Сибири и личное влияние Масарика, который, покинув Москву в начале марта (см. гл. 6), прибыл 9 мая в Вашингтон.

Вильсон никогда не встречался с Масариком раньше, но много слышал о нем от Крейна и некоторых других лиц (все услышанное вызывало у президента симпатию): в конце концов, Масарик был профессором, а не бизнесменом и являлся представителем маленького и скромного народа, а не великого. Во всех отношениях Масарик соответствовал президентскому представлению о позитивной и конструктивной политической фигуре.