- Ты уже и план придумала, что ли? - не сводя с нее застывшего взгляда, продолжал пить воду Эд, падая на кресло и кивая на диван. - Садись. И слушай. Внимательно, дрянь, слушая меня. Ты не получишь развода никогда. В этом чертовом мире больше нет разводов. Ясно тебе? Ты моя. И та спиногрызка, за которую ты так держишься – тоже моя. И можешь даже не мечтать избавиться от меня. И копы твои не помогут тебе, не надейся. Я тебя убью, - он сказал это, не меняя тона, и от этого в его слова верилось еще больше. - Не сомневайся. И не придерется никто. Вариантов много. Особенно с учетом того, как легко тебя просто вышвырнуть из города и сказать, что ты сама смылась, башкой повредившись. А девчонку я, пожалуй, оставлю себе. Что дергаешься? Не устраивает? Тогда сделаем вид, что слово «развод» я слышал в последний раз.
- Но… - начала Кэрол и испуганно прервалась, не решаясь даже спрашивать.
- Что? Давай. Говори свое «но»! Смелей, дорогая.
- Но почему? Зачем я тебе нужна? Зачем тебе наша семья? Ее давно нет и…
- И не было. Давай, договаривай. А потом вспомни, почему ее не было. Потому что ты снизошла до меня, да? И до сих пор снисходишь. Ты стерва, Кэрол. Я таких, как ты еще не видел. Что ты так улыбаешься? Улыбаешься всегда. Молчишь. Смотришь. Смотришь так, сука, что не ударить тебя невозможно! Только чтобы не смотрела так, не улыбалась дерзко, чтобы умоляла, валялась в ногах, была, блин, женщиной, а не ледяной глыбой!
Он распалялся, краснея, а Кэрол вздрагивала от каждого, в этот раз слишком откровенного и эмоционального, слова, как от удара, слыша то, о чем она не раз думала, от чего она не раз отмахивалась, чем иногда оправдывала Эда. Нелюбимого мужа, который резко встал с кресла, подходя, наклоняясь, обдавая ее несвежим дыханием, запахом бензина, курева и алкоголя, ухмыляясь в лицо и словно видя в ее глазах отражение брезгливости – единственного чувства, которое она испытывала при виде него теперь. Располневшего, небритого, обрюзгшего, ненавидящего все вокруг.
Кэрол поморщилась от боли, и часто заморгала, когда Эд схватил ее за подбородок, пытаясь заставить смотреть на себя. Его лицо расплывалось в пелене слез, а он смотрел, почти сладострастно упиваясь ее болью, страхом, стыдом и презрением. К нему и себе одновременно. Она тихо всхлипнула, машинально облизывая пересохшие губы языком, и замерла, когда пальцы мужа ослабили хватку. Он медленно провел большим пальцем по контуру ее лица, мазнул по краю ссадины, стер слезу с щеки. Вглядывался в глаза, как когда-то давно. Как много лет назад, когда он, казалось, ничего, кроме нее в этом мире и не видел, жадно глядя, жадно трогая, жадно имея. Он не мог насытиться ею. Может быть, потому что она никогда ничего не давала?
Сцепив губы в попытке просто перетерпеть эту мучительную пытку, Кэрол надеялась лишь на то, что запустивший ладонь в ее отрастающие волосы Эд не будет затягивать. Пусть берет то, что хочет, пусть делает все, что ему нужно, только как можно быстрей. Как обычно: резко сдергивая одежду, наваливаясь сверху и утихая после нескольких рывков. Сразу же засыпая и позволяя забыть.
Но небо не откликалось на ее молитвы, а Эд спешить не хотел. Впивался мокрыми губами в ее рот, елозил ладонями по ее телу, жарко дышал на ухо. Отстранялся, окидывая ее, сжавшуюся в полумраке на диване, собственническим взглядом, медленно стягивал с нее футболку, тыкался слюнявыми поцелуями в налившиеся кровью синяки, медленно оглаживал грудь в нелепой попытке сделать этим приятно или просто возбудить, дергал за пояс на джинсах и проводил ладонями по уже совсем узким бедрам…
Она закрыла глаза, стараясь не дышать, не шевелиться, не думать… Просто пережить ненужные ей поцелуи, просто перетерпеть вес тела на себе, просто расслабиться, чтобы не испытывать лишней боли при каждом толчке, просто не всхлипывать от очередной обиды на то, что все так…
- Сука фригидная, - бросил Эд, наконец, кончив и поднявшись с дивана.
Он, пошатываясь, вышел из комнаты, погремел посудой на кухне и отправился в спальню. А Кэрол, дрожащими руками укутавшись в плед, поплелась в ванную. Заперла дверь, включила воду, сбросила на пол одеяло, прижалась лбом к зеркалу, не решаясь открывать глаза. Смотреть на свое, далеко не идеальное, пусть и почти приблизившееся к формам молодости, тело. Видеть старые шрамы и новые синяки. Слишком большие сегодня: на плече, на груди, на животе, на бедре, на запястьях, на скуле. Губы и веки распухли от слез, седые волосы смялись, каждая морщинка на лице казалась глубже, чем была еще утром, кожа побледнела…
Струи холодной воды смешивались с горячими слезами от боли во всем теле и еще большей боли где-то внутри, подрагивающие пальцы привычно обрабатывали все полученные сегодня ссадины, а в ушах стоял голос мужа, повторяющего, что во всем виновата она. Что она разрушила их семью. Что она ее не создала. Даже не попыталась создать. И, наверное, он был прав.