Решимость: почти святой Брайан

– Уайт-принц будет принимать участие, это вне сомнений, но я бы предпочёл Ральфа, – сказал император, и глава клана Оллуа сдержанно улыбнулся и сделал шаг вперёд, выражая готовность.

– Ваш ближайший друг? – осведомился обычно немногословный Рональд Мэйн. Этого принца, своего предка, Уоррен называл отцом, и Брайан, знавший обоих хорошо, смог заподозрить неудовольствие в пробуждённом крылатом. Сапфир был совершенно спокоен и расслаблен, но Брайан всё же заинтересовался Ральфом Оллуа из-за настороженности Мэйна. В пору святости Брайан несколько раз видел этого Ральфа, друга Эрика, и видел в нём пороков ровно на половину всех качеств. Таким состоянием души, предпочтений и привычек могли бы «похвастаться» очень многие люди. У большинства порочность превышала добродетель, что в глазах Брайана делало незавидным решение человечества присоединить к себе перевёртышей, ведь те были такими же, может, менее совестливыми. Но Ральф Оллуа запомнился Брайану ещё и горечью разочарования и неудовлетворённости амбиций в глубине глаз. А когда Ральф Оллуа смотрел на Брайана, то в нём начинал тлеть гнев. Отчасти оно и понятно: это из-за одних только слов Брайана все решили, что императором станет Эрик Бесцейн. А между тем, Оллуа и Дан-на-Хэйвины были полностью равны Бесцейнам, так же знатно их происхождение, предки одинаково покрыты боевой славой, история рода насчитывала немало достойных поколений и, к тому же, все три рода в своё время правили крупнейшей империей на северном материке Клервинда, Акаслом. Оллуа и Дан-на-Хэйвины вполне могли бы заменить собой Бесцейнов. Таким образом, Ксенион должен бы скрывать в себе те же чувства, что и Ральф Оллуа, ведь он желал посадить Игрейну на трон. Но в драконе абсолютно ничего подобного не наблюдалось. Может быть, он был из тех существ, разум и чувства которых слиты воедино, но не так, как бывает у многих перевёртышей и фитов, которые делают лишь то, чего хотят, а наоборот, управляемые разумом и идущие к цели, позволяют себе оценку чувствами – нравится ли им нечто или же нет. Либо так, либо Брайан просто не знал драконов настолько, насколько знал разумных других видов.

Сейчас привычная глубина проникновения в чужую душу оказалась Брайану недоступна, и он не смог определить ничего по отношению к ставленнику императора, кроме собственной настороженности. И Брайан возразил бы против кандидатуры Ральфа Оллуа, но прекрасно знал, что такое дружба. Роджер и Уоррен, бывало, влюблялись в одних и тех же женщин. Чудо, что такое не случилось по отношению к Моргане. Но даже если бы и случилось, они бы вели свою бескровную войну относительно честно. К тому же Уоррен, пережив проигрыш, никогда за тысячу лет не пытался испортить счастье Роджеру, когда тот, в итоге, добивался леди. И, само собой, невинному душой крылатому верилось, что Эрик и Ральф переживут испытание дружбы.

Тем временем, пока Брайан размышлял и только следил за разговорами, речь зашла о прикрытии императорского двойника:

– Никто и не обратит внимания на двойника, пока вокруг него будет танцевать Моргана Аргиад, – продолжал говорить Ли. – Если она всё время будет обхаживать его, да в небольшом количестве одежд, на месте императора вообще может сидеть хоть Классик в истинном облике, никто даже и не заметит разницы.

– Я бы хотел одеть её так, – мечтательно сказал принц Вайсваррен.

– Если я правильно понял, что ты себе представлял, Хайнек, то… – Алекс хотел сказать что-то откровенное и пошлое. Но Росслей вовремя перебил его:

– …То это будет развращающе действовать на придворных. Женщины будут стремиться одеваться как она. После того бала с первой неофициальной встречей платья всех женщин неуловимо стали походить на то её, бело-голубое. А если Моргану начинать раздевать? Ладно, если страдают отдельные личности, но мораль падёт всеобщая!

Хайнек пожал плечами:

– Если на ней будет гигантское количество драгоценностей, станет ясно, что ни одна леди попросту не сумеет одеться так же. Не по карману будет и инкрустация, и золотое шитьё…

– А согласится ли она играть в эту игру? – поинтересовался Эрик у Ксениона.

– С завтрашнего дня ей придётся соглашаться.

– Она и так должна бы, она же под присягой, – подал голос Оллуа.

– В наших обычаях присяга, к сожалению для вас, людей, значит очень мало, – промолвил Классик. – Не сказал бы, что присяга была фарсом, но… – принц Хоакин выделил последнее слово, смолк и не стал больше ничего говорить.

– Ах, да, родственные связи и деньги, – покивал Оллуа. – И, в отношении эскортесс, они особенно сильны.

– Это не так, – возразил Ксенион, сменив спокойную полуулыбку на хищный оскал. – Вы ничего не знаете об эскортесс.

– Тогда прошу прощения, – поклонился будущий императорский ставленник.

Недолгая тишина, которой одарил всех ответный кивок дракона-ящера, дала всем осознать кое-что:

– Вежливость – штука отличная, – улыбнулся Колин Хант. Ему понравилось, как Оллуа вышел из положения. Всё ж с драконами надо быть крайне осторожным. – Надо себе сделать зарубку на этот счёт.