Республика воров

Алондо лениво развалился на стуле.

Жан, подойдя к нему, прочел свои строки:

В чем дело, лежебока?
В часах песок утра давным-давно просыпался,
а ты в постели мягкой все нежишься, лентяй!
Владыка-солнце повелевает ясным небосклоном,
отец твой властвует в своей державе,
А ты – в опочивальне. Стыдоба!

Алондо со смехом ответил:

Наследнику престола нужды нет
вставать с зарею, как простолюдину,
что в поле спину гнет.
Должна же быть мне выгода от благородства рода!
Да и потом, кому же, как не мне,
бездумной праздности вольготно предаваться?

– Праздность эту отец ваш доблестным мечом своим добыл, как лакомый кусок с костей врагов, – произнес Жан.

– Достаточно, – прервал его Монкрейн. – Жованно, побольше чувства и поменьше декламации!

– Ага, – кивнул Жан, не совсем понимая, что от него требуется. – Как скажете.

– Алондо, побудь пока Феррином, – велел Монкрейн. – Лукацо, давай поглядим, как ты справишься с ролью Аурина.

Жан, хоть и с готовностью принимал участие в замысловатых плутнях Благородных Каналий, в отличие от своих приятелей, не обладал даром перевоплощения. Обычно ему доставались самые простые роли – свирепого охранника, скромного чиновника, почтительного слуги, – а сейчас было очень трудно. Он как нельзя лучше подходил для создания убедительной общей картины происходящего, но быстрая смена личин и масок приводила его в замешательство.

Впрочем, сейчас размышлять об этом было некогда, и Локк попытался представить себя Аурином. Он вспомнил, в каком дурном расположении духа просыпался, разбуженный дурацкими проделками братьев Санца, и произнес:

Тебе ли проповедовать о чувствах,
которые мне следует питать
к почтенному родителю?
Феррин, ты забываешься!
Когда бы я хотел начать свой день
с потока оскорблений и упреков,
то обзавелся бы женой сварливой.

Алондо теперь превратился из изнеженного бездельника в бойкого, настойчивого юнца:

Я виноват, мой принц! Прошу пощады!
Я не затем пришел, чтоб потревожить
ваш сладкий сон, чтоб грезы разогнать
иль наставлять в почтении сыновьем.
Ведь ваша любовь к родителю сравнима лишь
с любовью вашей к пуховым перинам
и столь же несомненна и крепка.

Локк, для вящей убедительности хохотнув, ответил:

Не будь ты мне сыздетства лучший друг,
а беспокойный дух врага,
сраженного отцом в какой-то давней битве,
то и тогда бы меньше досаждал!
Феррин любезный,
тебя и впрямь с женой нетрудно спутать,
хоть от жены гораздо больше толку:
она мила и ласкова в постели.
А ты меня честишь с таким усердьем,
что я невольно напрочь забываю,
в чьих жилах царственная кровь течет.

– Неплохо, – объявил Монкрейн. – Можно сказать, хорошо. Дружеская перепалка, за которой скрывается взаимное недовольство. Феррин терзается тем, что его друг не жаждет славы, а проводит дни в праздности и безделье. Приятели нужны друг другу, но не желают это признавать и постоянно обмениваются колкостями.

– Монкрейн, ради всех богов, прекрати объяснять все мелочи, иначе от пиесы ничего не останется – ни ролей, ни действия, – пробормотал Сильван.

– Нет-нет, пусть лучше объясняет! – возразил Алондо.

– Да, так понятнее, – добавил Локк. – Ну, мне, во всяком случае.

– Только помните, что он вас научит играть все роли, как Монкрейн, – рассмеялся Сильван.

– Еще не родился тот актер, которому неприятен звук собственных речей, – заявил Монкрейн. – И ты, Андрассий, не исключение. Что ж, а теперь перейдем к фехтованию. Аурин, поддавшись уговорам Феррина, соглашается провести дружеский поединок в дворцовом парке. Там-то и завязываются основные перипетии действия.