Республика воров

Громада темных туч наползала на город с севера, затягивала небо, скрывала звезды. Над ухоженными садами и полуразрушенными стенами Каста-Гравины высился Картений, бывший дворец картенских герцогов; огромный нефритово-зеленый купол из стекла Древних сиял, как драгоценный камень в оправе из мрамора и глины. Порывы осеннего ветра скользили над завитками замысловатых узоров в стекле и уносили в ночь призрачные, невнятные обрывки мелодий, сложенных загадочной исчезнувшей расой.

Над площадью у дворца и вдоль дорог трепетали зеленые и черные стяги, а в распахнутые ворота Картения сияющей рекой устремились толпы горожан с факелами и светильниками в руках. Все торопились в Зал торжеств, где ажурные спирали чугунных лестниц и переходов тянулись к нефритовому куполу, с которого свисали огромные сверкающие люстры размером с карету, – тысячи светильников в них зажигали служители в страховочных обвязках, забираясь на особые мостки.

Шум толпы звучал гулко, как рокот прибоя. Локк и Жан осторожно пробирались сквозь толчею и давку, но зеленые ленты и серебряные розетки на отворотах камзолов были слабой защитой от восторженных восклицаний, пьяных выкриков и назойливых попыток завести разговор. Сторонники обеих партий – и черноирисовцы, и глубинники – беседовали, спорили и ссорились, наслаждаясь своим пребыванием среди избранного общества картенских богачей и влиятельных чиновников.

Посреди Зала торжеств возвышался помост, на котором красовались грифельные дощечки и девятнадцать чугунных столбиков, увенчанных незажженными светильниками под колпаками матового стекла. У помоста в почетном карауле выстроились стражники в голубых мундирах, изнывавшие от жары под тяжелыми белыми мантиями, отороченными серебристой лентой.

К девяти часам вечера голосование завершилось, и собравшиеся в Картении ждали, когда из каждого округа доставят запечатанные донесения с результатами выборов.

– Господин Лазари! Господин Каллас! – воскликнула Дурная Примета Декса в шляпе с тройными полями, украшенной миниатюрным подвесным мостом Древних, на башенках которого развевались крохотные зеленые флаги. – Любезные мои друзья, мы обглодали все косточки предвыборной кампании, и теперь пришла пора узнать, чем же окончились наши усилия. Эх, сосчитаем голоса, слезами обольемся! – сказала она, выдувая из курительной трубки со сдвоенной чашечкой клубы изумрудно-серого дыма, которые сизым облаком окутали ее свиту подхалимов и лакеев.

– Вам слезами обливаться ни к чему, – улыбнулся Локк. – В вашем округе все благополучно. А если я не прав, то готов съесть вашу шляпу.

– Любопытное зрелище, наверное. Но я предпочитаю, чтобы место в Конселе осталось за мной. – Декса выпустила из ноздрей две толстенные струи – зеленую с ароматом жасмина и пряную серую. – Господа, оставайтесь с нами, поближе к сцене! Здесь лучшие места!

– Нет уж, мы удалимся куда-нибудь, где потише, – вздохнул Локк. – В галерею. Там, говорят, отдельные покои есть. А сейчас по залу пройдемся, проверим, у всех ли плечи расправлены и грудь колесом.

– Право слово, вы нам как отец родной, господин Лазари. Что ж, пока с кота шкуру не спустили, передайте соратникам мои наилучшие пожелания.

Локк с Жаном действительно прошлись по залу, пожимая руки и хлопая по плечам людей знакомых и не очень, смеялись над глупыми шутками и шутили в ответ, а еще изрекали глубокомысленные рассуждения, подкрепляя их велеречивыми доводами аналитического характера, – короче, несли совершеннейший вздор, щедро сдобренный ерундой и приправленный откровенной ложью, приятной уху слушателя.

«А, уже все равно!» – рассеянно думал Локк. Так или иначе, назавтра они навсегда исчезнут с политической арены Картена и ни у кого не возникнет ни малейших претензий.

В громадных пуншевых чашах плескалось белое и темно-лиловое вино, взбиваемое в пену лопатками заводных механизмов, – их вращали миловидные нарядные детишки, которые, словно белки, медленно и чинно вышагивали в ободьях огромных золоченых колес. За стойкой, огороженной витыми бархатными канатами, очаровательные слуги и служанки наполняли бокалы пуншем и предлагали гостям. Локк и Жан взяли по бокалу пунша и угостились свежими булочками с начинкой из маринованной свинины в пикантном соусе.

Жан, заметив в толпе Никороса, указал на него Локку. Никорос побрился, что лишь подчеркнуло нездоровую бледность его осунувшегося лица и глубокие морщины. От внезапной жалости у Локка сжалось сердце: предатель не торжествовал, а терзался угрызениями совести.

«Что ж, раз уже мне выпала такая редкая возможность лгать безнаказанно, то лучше обратить ложь во спасение и подбодрить бедолагу», – решил Локк.

Он подошел к Никоросу, вручил ему свой нетронутый бокал пунша и негромко произнес:

– Послушайте, вот сейчас самое время сказать, что мне хорошо известно, каково против воли исполнять то, чему противятся честь и совесть.

– Ох, господин Лазари, я не… Вы о чем?

– Я пытаюсь вам намекнуть, что обо всем прекрасно знал, – улыбнулся Локк. – И давно.