Сабета, скрестив руки на груди и слегка вздернув подбородок, всем своим видом показывала, что даст отпор любому, кто дерзнет усомниться в ее намерениях. Она искоса взглянула на Локка, и он вздрогнул: вот оно, предзнаменование! Они с Сабетой стоят бок о бок… Отойти в сторону – все равно что прилюдно признаться в трусости. На глазах у Сабеты?! Эта мысль ножом полоснула Локка. Нет, ни за что! Он расправил плечи и кивнул отцу Цеппи.
– Ого, два смельчака, – негромко произнес Цеппи. – Преклоните колена перед алтарем и ждите нашего решения, а мы пока вознесем смиренную молитву Великому Благодетелю и внемлем его наставлениям.
Локк опустился на колени, молитвенно сложил руки и закрыл глаза.
«О Многохитрый Страж, не дай мне совершить ужасную ошибку, Сабета мне этого никогда не простит…» – подумал он и с содроганием осознал, что его мольба о помощи звучит кощунственно. Следующая мысль – «Ох, какой же я болван!» – положения нисколько не исправила.
Напряженно вслушиваясь в невнятные голоса жрецов, Локк с трудом заставил себя ни о чем не думать. Спустя некоторое время раздались шаги, и жрица возвестила:
– Одному из вас будет предложено принести клятву служения. Согласие или отказ следует дать немедленно. Второго случая не представится.
– В своем выборе мы руководствовались малым – прошлыми заслугами, смутными знамениями, неприметными знаками, – пояснил жрец-гарриста.
– Милость Великого Благодетеля не облегчает принятия трудных решений, – продолжила жрица. – Мы можем лишь молить его о том, чтобы наш избранник верой и правдой служил ему, а значит, и нам всем.
– Локк Ламора, – провозгласил отец Цеппи, опуская широкие ладони на плечи Локка. – Тебя призывают на службу Тринадцатого владыки земли и небес, чье имя есть тайна великая. Что ты ответишь на этот призыв?
Локк, ошеломленно вытаращив глаза, поглядел на Цеппи, а потом покосился на Сабету.
– Я… – прошептал он и, кашлянув, сказал погромче: – Я… готов.
В подземном зале раздались одобрительные восклицания, но Локк, посмотрев на Сабету, похолодел от ужаса. Ему было хорошо знакомо выражение, застывшее на ее лице, – он и сам часто им пользовался: холодный, отстраненный взгляд, маска полнейшего безразличия, скрывавшая чувства совсем иного рода.
Локку не составило особого труда сообразить, какие именно чувства бушевали в Сабете.
Глава 4
Через Аматель
Все произошло одновременно: Локк истошно завопил, Жана накрыла волна тошноты и головокружения, а черное пламя свечей, ширясь, наполнило каюту погребальным грязно-водянистым не-светом.
Сгустившийся раскаленный воздух задрожал и подернулся зыбкой рябью, будто по нему стремительно пронеслось что-то огромное и невидимое. Затем черное пламя угасло, каюта погрузилась во мрак, а вопли Локка сменились хриплыми стонами и всхлипами.
Жан, на которого тяжелым грузом давила тошнота, обессиленно повалился ничком; подбородок стукнул о половицы, зубы клацнули, вызывая в памяти не самые успешные драки в темных переулках. Жан решил перевести дух и несколько минут расслабленно лежал, приходя в себя.
Дверь распахнулась, и кто-то из слуг архидонны Терпение принес в каюту алхимическую лампу. В ее неверном свете Жан разглядел происходящее.
Терпение и Хладнокровие поддерживали друг друга, с трудом стоя на ногах. Два мага помоложе распластались на полу, – впрочем, Жану было все равно, живы они или нет.
– Архидонна! – окликнула прислужница с лампой.
Терпение слабо отмахнулась.
Жан со стоном привстал на колено. Тошнота давила, как десяток тяжелых похмелий вкупе с подкованным сапогом в лоб, но гордость придала ему силы: раз уж маги стоят, то и он сможет подняться. Воспаленные веки зудели и чесались, в горле першило – железный подсвечник покрылся слоем копоти и сажи, а над ним витал вонючий дым. Жан поморгал, прокашлялся, а прислужница с лампой распахнула ставни кормовых окон. В каюту ворвался свежий озерный воздух.
Немного погодя Жан все-таки поднялся, доковылял до стола и, держась за столешницу, схватил Локка за левую руку.
Локк застонал и выгнулся дугой, а Жан с облегчением вздохнул. Чернила и грезосталь тысячами серебристо-черных ручейков стекали с бледного тела на столешницу. Локкова грудь тихонько вздымалась и опадала, а побелевшие пальцы до боли вдавились в ладони.
Жан, бережно разжимая кулаки Локка, обратился к магам:
– Ну как, получилось?
Ни один из магов не ответил, и Жан коснулся плеча Терпения:
– Вы можете сказать…
– Едва успели, – ответила она, медленно открывая глаза и морщась, точно от боли. – Страгосов алхимик свое дело знал.
– Так Локку полегчало?
– Об этом говорить преждевременно, – вздохнула Терпение, выпутываясь из паутины серебристых нитей, соединявшей ее с Хладнокровием. – Но весь яд из него мы извлекли.
Ночной ветерок принес в каюту свежесть, и тошнота отступила. Жан стер серебристо-черную лужицу с ключицы Локка, ощутил слабое биение пульса на шее приятеля.
– Эй, Жан, – прошептал Локк. – А чего ты такой… помятый?
– Ха, на себя посмотри! Можно подумать, тебя пьяный крючкотвор поколотил.