Реставрация в России

За 7 лет, прошедших от начала «эпохи гласности» до расстрела парламента, рухнуло почти все, что было привычно для русского и советского человека. Лишь одна структура оставалась устойчивой: профсоюзы. Нельзя сказать, что их авторитет и влияние заметно выросли. Вряд ли профсоюзное движение могло похвастаться грандиозными успехами. Но тем более поразительна была их жизнеспособность в условиях, когда все вокруг рушилось и когда на Западе профдвижение переживало не лучшие времена.

Не удивительно, что традиционные профсоюзы, тесно связанные с администрацией, обрели в начале 90-х гг. «второе дыхание». На них работал корпоративизм, господствовавший в трудовых отношениях. В условиях хронического инвестиционного дефицита и кризиса неплатежей, характерных для российской экономики 90-х гг., «выбивание» средств для отрасли стало общей заботой трудящихся и администрации, хотя каждая сторона использовала свои методы: профсоюзы — коллективные действия, а директорский корпус — лоббирование.

Рыночная реформа в целом и приватизация в частности, с одной стороны, давление «альтернативных» профсоюзов — с другой, инициировали робкие перемены в «официальных» профсоюзах. Первоначально профсоюзная бюрократия надеялась, что удастся обойтись простой сменой вывесок. Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов (ВЦСПС) был преобразован во Всеобщую Конфедерацию Профсоюзов (ВКП), после распада СССР превратившуюся в «международное объединение». Российские профсоюзы были объединены в Федерацию Независимых Профсоюзов России (ФНПР) во главе с Игорем Клочковым.

ФНПР сохранила на протяжении периода 1991-96 гг. черты типичной советской, насквозь бюрократизированной, громоздкой, неповоротливой, консервативной и переполненной синекурами организации, не поспевающей за быстрыми переменами в обществе.

События августа 1991 г., поражение ГКЧП, запрет КПСС и последовавший за этим развал СССР застали руководство ФНПР врасплох. Опасаясь распространения антикоммунистических репрессий на свой руководящий аппарат и возможной конфискации собственности, руководство «официальных» профсоюзов во главе с Клочковым постоянно повторяло, что «профсоюзы — вне политики» (этот тезис был введен в официальные программные документы ФНПР). На практике в 1991-92 гг. ФНПР перешла к «критической поддержке» российской власти.

Между тем новая ситуация открыла перед профсоюзной бюрократией неожиданные возможности. После августа 1991 г., когда распались союзные структуры и была ликвидирована КПСС, профсоюзы остались единственной массовой организацией в стране. Более 80% их членов сохранили верность своим организациям. На фоне хаоса и коррупции, воцарившихся в России, профсоюзная бюрократия того времени, привыкшая к четкому соблюдению традиционных норм, выглядела образцом порядочности. Однако у профсоюзного руководства не было ни четкой стратегии, ни полного понимания собственной силы.

Первой попыткой использовать новую ситуацию стало обсуждение «Новой идеологии профсоюзов», выдвинутой Московской Федерацией Профсоюзов в 1991-92 гг. Эта «новая идеология» предусматривала: превращение аппарата профсоюзов в орган, определяющий совместно с работодателем условия и оплату труда наемных работников; установление аппаратом профсоюзов шкалы престижности для специалистов, работающих по найму (что, естественно, сказывалось бы на их зарплате и спросе на них); участие аппарата профсоюзов в определении пропорции, по которой доход распределяется между государством, работодателем и работополучателем — с тем, чтобы работополучатель (член профсоюза) получал львиную долю дохода; установление контроля профсоюзов над всеми импортными и экспортными операциями в стране, инвестициями в производство, науку, сферу обслуживания, образование, социальное обеспечение, информационные технологии, техническое перевооружение и т. п., а также контроль за распределением государственных, общественных и частных средств и использованием фондов; контроль профсоюзов над процессом приватизации; контроль профсоюзов за положением на рынке труда — с тем, чтобы максимально сдерживать безработицу, так как армия свободной рабочей силы, естественно, была средством давления работодателя на наемных работников, средством снижения стоимости рабочей силы.

Воплощение этой ультра-корпоративистской концепции в жизнь влекло бы за собой установление в стране абсолютной диктатуры профаппарата, с чем ни государственные структуры, ни работодатели никогда бы не согласились. Однако в качестве пропагандистской идеи или утопии, эта концепция придавала профсоюзным аппаратчикам новую уверенность в себе. И все же большинство профсоюзного начальства отвергло «новую идеологию», тем более, что пропагандистская кампания московских профсоюзов в значительной степени была направлена против руководства ФНПР.