Во времена «весны народов» социальные катаклизмы стали следствием глубоких и многоаспектных перемен, происходивших в европейском обществе в течение первой половины XIX века. В их числе: технологические изменения, повлекшие определенное улучшение положения рабочего класса; увеличение числа служащих и технических специалистов; рост самосознания многих ранее «политически инертных» слоев общества; изменение места религии в сознании масс; медленное «размывание» и либеральное реформирование абсолютистских политических систем. Распространение получили новые политические идеи, провозглашавшиеся их носителями высшими и универсальными ценностями – либерализм, национализм и социализм. Менялось содержание, характер и методы деятельности политических партий. Были созданы и стали практически действенными новые способы трансграничного распространения радикальных революционных взглядов с помощью сетевой организации революционного движения. В целях революционной мобилизации масс начали использоваться новые носители информации и технологические новшества. Оружием пропаганды стала популярная, доступная пресса, листовки и агитматериалы (массовая иллюстрированная печать). Два технологических прорыва в области коммуникации и информации – телеграф и фотография (ранее даггеротип) – были сравнимы в ту пору по своей значимости с сегодняшним Интернетом. Информация стала передаваться молниеносно на огромные расстояния, преодолевая границы. Фотография начинает заменять в прессе рисунок, что делает читателя участником событий и повышает в его глазах уровень достоверности и детализации распространяемой информации. Рост грамотности дал возможность индивидууму самому узнавать о событии, накапливать информацию, обобщать и документировать происходящее, более квалифицированно отстаивать свои права и выдвигать требования.
Сходство «двух весен» прослеживается и в динамике экономического фона событий. «Весне народов» предшествовало наступление глубочайшего мирового экономического кризиса (Великий кризис 1847–1850 гг.), прервавшего длительный период беспрецедентного экономического роста. Подобно тому, как «арабской весне» предшествовал банковский коллапс в финансовом центре мира – США, за год до европейской «весны народов» в финансовой столице мира той поры Лондонском Сити случилось схожее явление, получившее название «Паника 1847 г.». Причина в обоих случаях – накачка банками финансовых пузырей. Правда, в XIX в. это был не пузырь переоцененной недвижимости, как в наше время, а столь же переоцененных акций железнодорожных компаний. Острота ситуации и последствия для международной финансовой системы были такими, что Банк Англии объявил о приостановке до окончания кризиса действия «Положения об Уставе Банка» (
Таким образом, мы видим, что условия, в которых в XIX и XXI вв. прокатываются две рубежные по значимости для своих регионов (а на самом деле и культурно-цивилизационных ареалов) революционные волны типологически весьма близки, если не сказать идентичны. Речь идет о разрушении господствующих до того в обществе социальных связей и отношений, о способствующих тому технических и коммуникационных переменах и новшествах, а также о кризисном внутреннем и внешнем экономическом фоне. С соответствующими поправками на время, место и технологический прогресс, схожие по значимости и последствиям предпосылки, причины и детерминанты социального взрыва можно увидеть как в Европе полуторавековой давности, так и в происходящем сегодня на Большом Ближнем Востоке.
Перечисленные параллели приведены нами отнюдь не в качестве любопытных исторических курьезов. Компаративный анализ дает основание выдвинуть гипотезу, что нынешняя «арабская весна» (если считать, что она действительно знаменует собой начало трансформации региона из «заповедника авторитаризма» в «опытное поле демократии») – такой же результат кризисного соединения в арабских обществах на рубеже тысячелетий переходов трех типов: экономического, демографического, идейного (включая информационный аспект):