Параллельно возрастали риски инвестиционных банков, которые формировали и реализовывали все новые инвестиционные продукты, не удосуживаясь при этом адекватно оценить сопряженные с ними риски и информировать об этих рисках своих клиентов – реальных и потенциальных. Для этого они фактически должны были вступать в сговор с руководством рейтинговых агентств, без присвоения которыми многочисленным сомнительным бумагам инвестиционных рейтингов столь массовая их покупка просто не могла бы состояться. Они, в частности, присваивали рискованным бумагам инвестбанков рейтинги исключительной надежности AAA и A1, прямо подставляя своих клиентов.
Конечно, сегодня эти агентства отрицают, что сознательно шли на обман, и у них даже находятся авторитетные адвокаты вроде Алана Гринспена, утверждавшего, что агентства просто «не ведали, что творили» [15] . Однако надо быть очень наивным, чтобы полагать, что блестящие рейтинги инвестбанков никаким образом не были связаны с теми огромными гонорарами, которые последние платили рейтинговым агентствам. Это все равно, что считать, что контракты на десятки миллионов долларов, связывавшие в свое время аудиторскую компанию «Артур Андерсон» с корпорацией «Энрон», никак не влияли на склонность аудиторов закрывать глаза на многочисленные скелеты в шкафах последней.
Но на рейтинговых агентствах цепочка участников не заканчивается. Над кредитными, страховыми и другими финансовыми учреждениями сегодня стоят разного рода регуляторы, в функции которых, помимо прочего, входит контроль за принимаемыми на себя всеми этими учреждениями финансовыми рисками. У институциональных инвесторов, как правило, есть коллегиальные органы управления, а также всякого рода наблюдательные или контрольные советы. В финансовых регуляторах, наблюдательных и иных подобных органах работают достаточно квалифицированные люди, которые прекрасно понимают, какого рода проблемы могут возникнуть в результате безответственного поведения их поднадзорных, но по разным причинам они предпочли закрыть на это глаза.
В какой-то части это могло быть вызвано легкомысленным заблуждением относительно того, что использование механизмов распределения рисков (страхование, хеджирование) якобы позволяет как-то снизить и совокупный риск. Однако более вероятным и адекватным объяснением является элементарная сделка с совестью тех, кто был уполномочен осуществлять строгий и беспристрастный надзор за работой своих подопечных с различного рода финансовыми инструментами и активами.
Далее. Известно, что регулирование сферы финансовых услуг в 1980–1990-е годы, в частности в США, пережило несколько волн либерализации. Помимо ослабления ограничений, призванных защитить клиентов финансовых учреждений от чрезмерно рискованных действий их менеджеров, в частности недостаточно защищенных вложений привлеченных ими средств, из-под какого-либо контроля были выведены система управления в этих учреждениях, система оплаты труда, дивидендная политика и т. д.
Очевидно, что не столь отдаленные последствия снятия ограничений прекрасно представляли себе все, кто лоббировал либерализацию, ее осуществлял, а также аргументировал ее необходимость, используя для этого свой и чужой авторитет. Причем последнее относится не только к представителям бизнеса, но и заинтересованным представителям научных учреждений, обосновывавших возможность эффективного саморегулирования финансовых рынков.
Когда теперь в оправдание своих действий люди говорят, что не ожидали столь грандиозного краха, так как его не предполагала ни одна математическая модель; что они искренне были убеждены, что финансовая система сработает и «переварит» все трудности, в это можно поверить только применительно к кабинетным ученым-теоретикам, фанатикам идеи «невидимой руки рынка» – хотя бы потому, что именно способность рынка эффективно распределять риски традиционно считалась основой основ самой идеи свободного рынка. Но очень трудно воспринимать всерьез такие объяснения, когда речь идет о профессионалах-практиках, работавших на финансовых рынках, или, например, о позиции бывшего председателя Федеральной резервной системы Алана Гринспена, который категорически выступал против регулирования рынка внебиржевых производных инструментов и хедж-фондов, утверждая, что с их помощью риски переносятся из банковской системы на многочисленных участников рынка и это якобы делает ее гораздо более стабильной [16] .
Понятно, что процесс дерегулирования финансовых рынков невозможно объяснить банальной коррупцией, хотя, как намекают некоторые осведомленные люди, не обошлось, в том числе, и без нее. Чаще же работал мотив психологического комфорта и косвенной выгоды: всегда приятней и полезней держаться в русле общего течения, не пытаясь ему противостоять, не указывая на ошибочность и опасность шагов, поддерживаемых влиятельными на данный момент группами интересов.