Ревет и стонет Днепр широкий

Словом, причины отставки были значительно глубже, нежели необходимость решить, на кого ориентироваться: на Антанту или на Австро–германский блок. Такая дилемма — Петлюра за Антанту, а Грушевский за австро–германцев — для Владимира Кирилловича была слишком мелка: всего лишь частность. А ведь было же и целое. Целое — принцип! Самый принцип ориентации. На что вообще ориентироваться, на какие силы? Внутренние или внешние?.. Политически — в данной ситуации, при нынешних обстоятельствах, на текущий, так сказать, период — дилемма представала, собственно, в таком виде: эсеры отстаивали ориентацию на внешние силы, все равно какие — пускай Антанта, пускай немцы! — лишь бы помогли. Спасайте, кто может! А эсдеки, принципиально, склонялись к противоположной позиции: ориентироваться на свои, то есть внутренние, силы. В принципе, конечно, теоретически, экс вото. А на практике это получалось — экс нигило нигиль: свои–то силы дали по шеям! На практике надо было спасаться во что бы то ни стало — любыми средствами, хотя бы и путем, предложенным эсерами. Эсдеки и сложили ручки: временно присоединяемся! — кликнем иноземцев на подмогу! А там — о–го! Покажем эсерам дулю! Сами станем к рулю, и тогда…

Политика? Нет. Политиканство? Да! Владимир Кириллович уперся: ориентироваться только на собственные силы… Так собственных же — нет!.. Имею в виду силы нации… Какие?.. Bce!.. Как, Владимир Кириллович, — не только трудовые слои, но и слои нетрудовые? Ай–яй–яй! Ведь вы же социал–демократ, Владимир Кириллович… Пока! To есть, Владимир Кириллович хотел сказать: не он — пока социал–демократ, а ориентироваться на все национальные силы — пока. До победы над узурпаторами — русскими большевиками. A потом, разумеется, долой буржуазию! Внутри нации — размежеваться, организовать классовую борьбу, устроить революцию!.. А это… не политиканство?.. Да побойтесь бога, — логика борьбы внутри общества, диалектика: во имя всяческого освобождения — и национального и социального — революция! Социальная, классовая, возглавляемая и руководимая пролетариатом!.. До самого конца, до крайних пределов?.. Безгранично!.. Большевизм?

Владимир Кириллович пожимал плечами. Ну, пускай большевизм: называйте как хотите. Но большевизм, так сказать, национальный… Во имя коммунизма?

Владимир Кириллович начинал раздражаться. Ну и коммунизм, так что с того! Разве это плохо — коммунизм? Мое — твое. Твое — мое. Однако примите во внимание: коммунизм — национальный!.. Разве бывает такой?.. До сих пор не было, а когда–нибудь, в будущем… Интернационального коммунизма ведь тоже до сих пор не было, а вот же русские большевики борются за него и побеждают… так как же оно выходит — будет два коммунизма: интернациональный и национальный?

Владимир Кириллович разводил руками: пока до этого дело дойдет… утрясется как–нибудь… выровняется… и вообще… Владимир Кириллович взрывался: и вообще, какого черта заглядывать так далеко! Коммунизм еще когда будет, а тут…

Словом, Винниченко остался при своих… Собственно, «при своих» — это в преферанс, а тут вышло иначе: Винниченко просто остался один. В данной ситуации, при нынешних обстоятельствах, на текущий момент.

Купил у Шпульки паспорт за тысячу николаевскими и нырнул в подполье. Как при батюшке царе. Ему не привыкать стать! Зато не побежит за границу на поклон к иноземным владыкам, интервенционалистам, империалистам, колониалистам. А останется с народом. Вернее — среди народа. Вот это вокруг — народ, а вот это — он. Народ с собственным паспортом, а он — с чужим. И — Винниченко, и — не Винниченко. Мещанин Иван Архипович Переберибатченко — таки пригодилась! — из Александровска, что ли. Словом, подальше…

…Сосны гудели, падали капли с вершин, ветер пробирал до костей. Владимир Кириллович глубже надвинул шапку, застегнул пальто. Он стоял у забора и выглядывал наружу: что там на улице?.. По ту сторону, за перелазом, собралась небольшая кучка людей. Святошинские или такие же… укрывающиеся, неведомой ориентации. Однако — народ, внутренние силы. Поглядывали, присматривались, прислушивались: что там и как на свете божьем? Переговаривались.

Винниченко захотелось послушать, о чем говорят люди: любопытно же — народ, внутренние силы, на которые надо ориентироваться.

Женский голос — он по всем особенностям произношения и интонации принадлежал женщине простой, из народа, — сетовал:

— …И вот, вишь, до чего народ довели… крови сколько пролито… а за что, зачем?..

Мужской голос — по всем речевым и интонационным признакам он принадлежал человеку высшего слоя, интеллигенту, — что–то прогудел, но он, верно, стоял спиной к Винниченко: разобрать слова было невозможно.

Женский голос взвился:

— Ироды они, звери, все эти ваши Грушевские, Петлюры, Винниченки…

Владимир Кириллович закашлялся, но тут же спохватился: еще услышат, обнаружится, что их кто–то подслушивает из–за забора…