Ревизия психоанализа

Все эти рассуждения привели меня к допущению, что центральная проблема – это вовсе не «привязанность к матери», но то, что можно удачно назвать «райским бытием», характеризующимся попыткой избежать достижения полной индивидуальной самостоятельности и вместо этого жить в фантазии абсолютной защищенности, безопасности и одомашнивания {041} в реальном мире за счет утраты индивидуальности и свободы. Эта фантазия является биологически обусловленным состоянием определенной стадии нормального развития. Но мы скатимся в переоценку генетики, если сосредоточимся на привязанности к матери, а не на функции этого переживания. Необходимо более тщательно, во всех деталях, изучать его тотальную структуру – роль нарциссизма, страх перед полным восприятием реальности, желание достичь «неуязвимости» и всезнания, склонность к депрессии, чувство тотального одиночества, когда под угрозой оказывается ощущение неуязвимости и многие другие элементы.

Тот же принцип можно продемонстрировать в отношении других влечений, которые обычно не осознаются. В качестве примера можно привести стремление к анальному накопительству. В своей наиболее рациональной форме это стремление проявляется наклонностью к обладанию, которая в классической теории интерпретируется как сублимация желания удерживать кал. Однако за этим неудержимым стремлением кроется другое, менее целесообразное: стремление нахождения ответов на вызовы бытия в абсолютном обладании, абсолютном контроле; путем трансформации всего, что живо, в мертвую материю и в конечном счете путем почитания смерти. Это другой ответ на человеческую дилемму, который в своих крайних формах становится несовместимым с жизнью; интерпретируя его как результат анального эротизма, мы закрываем путь, ведущий к пониманию глубины и силы этого решения. То же самое справедливо и для садизма, мазохизма и нарциссизма.

Рассматривая бытие человека как некую цельность, следует помнить, что взрослый не так уж сильно отличается от ребенка в своей беспомощности перед силами, направляющими его жизнь. Взрослый лучше осознает эти силы, но также и то, что эти силы слабо поддаются его контролю, и эта беспомощность становится беспомощностью взрослого человека именно в результате такого осознания. Но в определенном смысле эта беспомощность не меньше беспомощности ребенка. Только полное раскрытие всех потенциальных возможностей может придать человеку сил на противостояние этой объективной беспомощности, не убегая от реальности в «райские фантазии» {042}.

в) Фиксация на идолах как выражение общественного бессознательного

Из этой беспомощности человека вытекает чрезвычайно важный феномен. Средний человек, независимо от его прежних отношений с матерью и отцом, несет в своей душе глубокое стремление к вере во всемогущую, премудрую и предобрую фигуру. Но в этом отношении есть нечто большее, чем «вера». Имеет место также сильнейшая аффективная связь с этим «магическим помощником». Отношение к нему часто описывают словами «благоговение» или «любовь», но иногда обходятся и без конкретного наименования. Это отношение напоминает привязанность ребенка к матери и отцу и выражается исключительной пассивностью, надеждой и доверием. Но эта пассивность никоим образом не уменьшает напряжения привязанности; мало того, она усиливает эту интенсивность, это напряжение в той мере, в какой жизнь в глазах человека (как в случае маленького ребенка) зависит от того, чтобы не быть покинутым. Во многих случаях интенсивность этой привязанности намного превышает интенсивность привязанностей, соединяющих близких людей в обыденной жизни. Естественно, чем меньше удовлетворенность от этих последних связей, тем сильнее становится привязанность к «магическому помощнику». Только верой в поддержку со стороны этой фигуры может человек справиться с ощущением беспомощности. Такими фигурами могут стать религиозные идолы, природные силы, учреждения и группы (например, государство или народ), харизматичные или просто могущественные лидеры или такие личности, как мать или отец, жена или муж. Практически не важно, являются ли эти фигуры реальными или воображаемыми.

Я предлагаю называть все эти фигуры одним родовым наименованием – «идолы». Идол – это фигура, которой личность передает всю свою силу и власть. Чем более могущественным становится идол, тем сильнее становится нищета индивида. Только посредством связи с идолом может такой человек пытаться остаться в связи с самим собой. Идол, творение рук и фантазии человека, возвышается над ним; тот, кто сотворил себе кумира, становится его пленником. Идолопоклонничество, в том смысле, какой придавали ему ветхозаветные пророки, идентично понятию «отчуждения» (ср.: Fromm, 1966a) {043}.