– Отчего же вы так называете господина Недопейводу, – холодно возразил инспектор. – Осип Григорьевич неплохой хроникёр, я с интересом читал его заметки, вот только как человек оказался дерьмецо-с.
Объект оскорбления уже выходил из залы и не слышал, как нелестно о нём отозвался его соперник по дуэли. Впрочем, вопрос был уже решён, до поединка оставались сутки с небольшим, и Копытман, поцеловав на прощание ручку будущей, как он надеялся, невесты, откланялся.
Вернувшись на постоялый двор заполночь, Пётр Иванович, не раздеваясь, рухнул в постель, находясь полностью во власти смятенных чувств. Сон совершенно не шёл, хотя в другой раз после столь бурно проведённого вечера уже спал бы без задних ног. Копытман смотрел на висевший за окном жёлтый огрызок луны и размышлял, что, возможно, послезавтра – вернее, уже завтра утром – его убьют.
«Лишь бы не в живот, а то промучаюсь, как Пушкин, медицина-то нынче ещё ни к чёрту», – думал инспектор.
А что будет дальше? Вечная тьма или чистилище? Во второе Копытман, будучи в глубине души атеистом, верил слабо, в реинкарнацию по буддийскому образцу – тоже, а потому довольно живо представлял, как гроб с его телом опускают в холодную землю, а несчастная Лиза роняет слёзы над свежей могилой. Ну, поплачет да и отойдёт, дело-то молодое. Найдёт себе жениха, не репортёришку этого, понятно, но папенька наверняка подыщет для единственной и любимой дочки что-нибудь приличное.
С такими невесёлыми мыслями он всё же, стянув с себя одежду, под самое утро уснул. Однако поспать ему не дали. Чуткий и тревожный сон Копытмана был нарушен деликатным стуком в дверь. Открыв глаза, он тут же вспомнил о событиях вчерашнего вечера, отчего ему сразу стало не по себе, несмотря на царившую за окном ясную погоду и слышимое сквозь одинарное стекло щебетание птах. Представив, что, возможно, это его последний день на грешной земле, он впал в уныние, но новый стук, чуть громче прежнего, вернул его в действительность.
– Да, да, минуту! – крикнул он, бросаясь к стулу с лежавшей на нём одеждой.
Распахнув дверь, будучи одетым в брюки на подтяжках, в не до конца застёгнутую рубашку и ботинки, увидел перед собой взволнованную Лизу Мухину. Её раскрасневшееся личико без пудры и румян выглядело столь прелестно, что инспектор не смог сдержать восторженного вздоха.
– Пётр Иванович… Петя!
Она бросилась ему на грудь, не в силах сдержать рвущихся наружу рыданий. Копытман почувствовал себя крайне неловко, так как он всегда боялся женских слёз, терялся и хотел в такие моменты, подобно страусу, спрятать голову в песок. Взгляд его остановился на стоявшем на столе графине с водой. Он посадил Лизу на кровать, налил в стакан воды и протянул девушке. Девушка, стуча зубами о край стекла, всё же сумела сделать глоток. После чего, наконец, немного успокоилась и смогла говорить.
– Пётр Иванович, вчера мы с папенькой покинули бал сразу после вашего отъезда. Я не спала всю ночь, думая о завтрашней дуэли. Я не хочу вас потерять, только обретши. Умоляю, примиритесь!
– Даже если бы я и захотел примирения, любовь моя, – тяжко вздохнул Копытман, присаживаясь рядом и беря её руку в свою, – даже если бы и захотел, то мой соперник вряд ли на это пойдёт. Вчера господин Недопейвода был настроен довольно решительно, чтобы рассчитывать на отмену поединка.
– Пётр Иванович, я с ним немедленно поговорю, он не посмеет мне отказать. Он же убьёт вас!
– Почему вы так решили? Может, это я его убью?
Последнюю фразу он произнёс не совсем решительно, так как опыта в обращения с огнестрельным оружием, как уже говорилось, не имел. Его же соперник, скорее всего, даже будучи представителем мирной профессии, наверняка упражнялся в стрельбе. Возможно, у него имеется и личное оружие, так как в нынешнее время это вполне обыденная вещь. Что Лизонька тут же подтвердила, рассказав, как сама была свидетельницей, когда репортёр на полянке за городом в компании товарища упражнялся в стрельбе по пустым бутылкам.
– И что, попадал? – грустно спросил инспектор.
– Попадал, – сокрушённо вздохнула девушка.
Следующая минута прошла в тяжком молчании, которую нарушил очередной стук в дверь.
«Кого там чёрт несёт?» – подумал Копытман, пересекая в четыре шага расстояние до двери.
На этот раз чёрт принёс Митьку, который стоял на пороге с тазиком, в котором плескалась тёплая вода.
– А, это ты, Митя… Действительно, я же по утрам в это время обычно совершаю гигиенические процедуры, – пояснил он Лизе. – Заходи, ставь тазик вот сюда.
Парнишка, увидев сидевшую на кровати даму с красными глазами, на мгновение запнулся, но быстро пришёл в себя и сделал то, что было велено. Поставив тазик, вынул из кармана завернутый в бумагу кусок мыла, снял с плеча полотенце, повесив его на спинку стула, после чего поклонился:
– Ежели что, барин, я под дверью.
– Не называй меня барином, – наставительно произнёс Копытман. – Обращайся просто – Пётр Иванович. Ну или, если уж так боязно, то ваше высокоблагородие.
– Понял, ваше высокоблагородие.
Митька исчез за дверью, а Лиза встала с кровати.