Так и не добив партейку, они вышли из сигарной. Как раз в этот момент проснулся Рябихин и, сладко потягиваясь, сел на жалобно заскрипевшей кушетке.
– Сказать между нами, Антон Павлович – совершеннейшая свинья, вовсе не умеет держать себя в обществе… – шепнул Копытману на ухо Свидригайлов и тут же, напустив на лицо широкую улыбку, громко вопросил: – Ну как вы, дражайший Антон Павлович, выспались?
– Не то чтобы… А нет ли у вас, Яков Венедиктович, чего-нибудь перекусить?
– Через два часа у нас праздничный ужин, но ежели сосёт под ложечкой, то сходите на кухню к Марфе. Она вас чем-нибудь там попотчует.
Рябихин колобком выкатился из залы, а хозяин повёл гостя показывать парк. Но едва они спустились с крыльца, как вдали, поднимая пыль, появилась коляска. Это прибыли соседский помещик Платон Никифорович Лукоянчиков, тот самый, с которым Свидригайлов любил играть в шахматы, и его супруга Василиса Макаровна.
Лукоянчиков был невысок и немного суетлив в движениях, тогда как супруга его выглядела женщиной практичной во всех отношениях и, если и верна поговорка «Муж – голова, а жена – шея», то она этой самой шеей и была.
– Ну так что, Яков Венедиктович, где твоя крестница? – поинтересовался гость, облобызавшись с хозяином.
– Спит она, Платон Никифорович, – ответила за мужа выбежавшая на крыльцо супруга помещика. – Умаялась бедняжка, за ней сейчас няня приглядывает.
В ожидании обеда, назначенного на 6 вечера, Пётр Иванович и Лиза сами отправились прогуляться в парк, побродить в уединении среди псевдоантичных статуй и пообниматься на скамеечке. Там парочка нечаянно подсмотрела, как некий чернявый тип («Это Джованни», – шепнула Лиза) в одном из укромных уголков обихаживает вздыхающую девицу из дворовых, которой явно нравилось, когда проказливые руки итальянца касались выпуклых частей её тела.
Тем временем прибыли ещё двое помещиков, с коими честь познакомиться Копытман имел чуть позже, когда они с невестой воротились с прогулки. Степан Васильевич Лупоглаз, владевший крепким имением с усадьбой в соседнем Дружково, был широк в кости и производил впечатление вставшего на задние ноги медведя средних размеров. Голову помещика венчала курчавая, взлохмаченная шевелюра, бакенбарды плавно переходили в густые, пожелтевшие от табака усы, а в глазах навыкат (вот уж когда фамилия, видать, неспроста досталась) проскакивали искорки безудержного веселья.
– Из бывших гусар, тот ещё вертопрах, имеет буйный нрав и всем запанибрата, – успел сообщить инспектору Яков Венедиктович.
– Так, значитца, ты и есть та самая столичная шишка, что наделала переполоха в наших краях?! – дохнув на инспектора смесью табака с чесноком, ощерился редкими, но крепкими зубами гость. – Я-то думал, богатырь, ан нет, с виду так себе… Не обижайся, брат, шучу я! – Лупоглаз громко расхохотался и так хлопнул собеседника по плечу, что у того непроизвольно подогнулись ноги. – Слышал, слышал о давешнем поединке, – чуть посерьёзнев, продолжил он. – А что, любишь ли ты, брат, охоту? Я ведь завтра чуть свет на уток иду, оттого на вечернее представление не смогу задержаться, разве что отобедаю. Не составишь компанию?
– Не большой я любитель охоты, – честно признался инспектор. – Да и хозяину обещал поприсутствовать вечером на спектакле. А вы, я слышал, бильярдом увлекаетесь?
Не мешкая, договорились сразу же после обеда, благо до спектакля останется час – полтора, сыграть партию, на что было получено благословение хозяина усадьбы.
В подарок виновнице торжества Лупоглаз привёз щенка меделянской породы, грозившего вымахать в псину огромных размеров.
– Вот посмотри-ка, посмотри, какие уши, на-ка, пощупай, – говорил он, тиская в руках флегматичную животину. – Лет через пять быка будет с копыт сбивать и медведя грызть.
– Право же, Степан Васильевич, на что девочке этакая зверюга? – увещевал гостя Свидригайлов.
– Ты, Яков Венедиктович, ничего в этом деле не понимаешь, – ответил Лупоглаз. – Хорошая собака стоит целое состояние, особливо меделян. Я тебе, брат, к этому кобелю ещё суку подгоню, у меня все чистопородные, потомство будет на загляденье. Попадётся твоей внучке муж из охотников – а она с таким приданым!
– Уболтал, чёрт этакий, – махнул рукой Свидригайлов и кликнул чесавшему в отдалении затылок мужика: – Эй, Колыван! Возьми-ка у Степана Васильевича кобелька и приглядывай за ним.
Вторым гостем был сухой высокий тип неопределённого возраста, в наглухо застёгнутом, несмотря на тёплую погоду, камзоле. Звали его Фёдор Осипович Бекарев, а по-настоящему, как шепнул Петру Ивановичу Свидригайлов, – Франц Беккер, так как происходил помещик из обрусевших немцев, кои прибыли на Русь ещё при Петре I, а отца его звали Отто – по-русски Осип. Жена Беккера-Бекарева, Прасковья Антиповна – грудастая крутобёдрая женщина, была на вид намного младше своего супруга, и, когда она улыбалась, на её щёчках появлялись очаровательные ямочки.