– Благословите… Благословите… Благословите….
Отец Иоанн для каждого находил несколько тёплых слов, возлагая узкую длань с длинными пальцами на скрещенные ладони и чело прихожанина, и всякий раз чуть морщась, когда человек целовал его руку. Дошла очередь и до Бекетовой.
– Благословите, батюшка!
Она приникла устами к холодной поверхности распятия, а затем с трепетом ощутила на своей покрытой тёмным платком голове его узкую ладонь. Она так и стояла бы, но кто-то сзади подтолкнул её в спину, и Бекетова вынуждена была двинуться к выходу.
По дороге в имение она вспоминала его небесной голубизны глаза, совершенно забыв о Баныче. Тот на обратном пути так же не проронил ни слова, а о чём думал, можно только догадываться. Она отказалась от ужина, все её мысли были поглощены сегодняшними событиями. Бекетова лежала на кушетке в лёгком домашнем платье и всё никак не могла его забыть. Слуги заходили в её комнату, чтобы только поменять свечи, она на их появление никак не реагировала, а когда пожилая экономка спросила, не худо ли барыне, графиня слабо откликнулась: «Пошла прочь, старая» – и снова закрыла глаза, предавшись душевным терзаниям.
Муки Татьяны Валерьевны легко объяснимы, если знать историю первой её несчастной любви. В семнадцать лет она потеряла голову от юноши годом старше её, единственного сына графа Дорна – Дмитрия Дорна. С ним она познакомилась на первом своём губернском балу, куда приехала с матерью. Дорн состоял в Школе гвардейских подпрапорщиков, в которую три года спустя поступит и Миша Лермонтов, Мите же учиться оставалось ещё год. В губернский центр юноша приехал на лето навестить родителей, небогатых дворян, и для него это был также первый бал в жизни. Любовь между молодыми людьми вспыхнула с первого взгляда, и оба потеряли голову.
Однако встречаться им довелось нечасто, так как Татьяна не вольна была в своих действиях, находясь под неусыпным надзором матери и тётки. Дважды она без родительского присмотра вырывалась в город, якобы в гости к подруге, а однажды Дмитрий тайком прибыл к имению её родителей и, уединившись на берегу пруда, они робко целовались, в силу своего воспитания не смея думать о большем. Дорн, которому учиться оставалось ещё год, мечтал быстрее устроиться в армию, где он вскорости надеялся достичь приличного звания, которое позволит ему просить руки и сердца избранницы и в дальнейшем содержать семью. По выпуску из школы Митя напросился на Кавказ, считая, что именно на передовой сможет заслужить славу и звания. В составе драгунского полка юный корнет участвовал в боевых вылазках, быстро снискав признание даже у видавших виды ветеранов. В письмах же возлюбленной описывал свои заслуги куда скромнее, но она умела читать между строк и догадывалась, что её жених ежедневно рискует жизнью. Митя трагически погиб под камнепадом во время вылазки в аул, где обосновались чеченцы, погиб глупо, даже не успев вступить в стычку. Тело его так и не было найдено, разгребать эту гору пришлось бы несколько дней, а отряду нужно было выполнять задание. Потому среди камней воткнули сделанное на скорую руку распятие из двух скрещённых тисовых веток, перекрестились, сняв фуражки и папахи, а вечером помянули беднягу чаркой водки. Известие о гибели жениха стало для девушки настоящей трагедией. Сначала кричала, что наложит на себя руки, затем собралась уходить в монастырь и даже собрала вещи… Близкие несколько дней отпаивали её отварами валерианы и пустырника, а также только что изобретённым во Франции бромом. В конце концов удержали, отговорили постригаться в монахини.
Говорят, время лечит. Год спустя Татьяна вышла замуж за графа Бекетова, решив, что если уж не монастырь, то гори оно всё огнём. Оттого и предалась блуду с черкесом при ещё живом муже.
Теперь же, увидев молодого батюшку, испытала настоящее потрясение. Тот оказался как две капли воды похож на её Митю, вернее, выглядел бы в точности так, как выглядел бы Дмитрий, доживи он до этих лет и решив отпустить бородку. В первый миг даже подумала, что, может, это он и есть. Выжил, выбрался из-под завала и тайными тропами вернулся в Россию, а потом решил посвятить свою жизнь служению Богу, променяв свою возлюбленную на Создателя.
Но нет, приглядевшись получше, она всё же заметила некоторые различия во внешности, и частью с обидой, а частью с облегчением поняла – это всё же не её Митя. Но то, как он напоминал ей Дорна, заставляло её сердце неимоверно и сладко страдать. И уже заполночь, кусая до крови губы, она прошептала:
– Он будет моим! Тобой же клянусь, моим, а не твоим, Господи! – И, выпив лауданум[21], легла в постель, а четверть часа спустя сон наконец смежил ей веки, и до десяти часов утра она спала сном младенца.
Следующие дни барыня ходила сама не своя, Баныч, не выдержав, поинтересовался у неё причиной такого настроения, на что Татьяна Валерьевна лишь отмахнулась. Черкес её сейчас совершенно не интересовал, тот это понял и чувствовал себя немного оскорблённым.