Ревизор 2.0

Великий грех совершаю, когда пишу Вам это письмо, потому не иначе как сам диавол водит моею рукою. Однако ж ничего не могу поделать со своею мятущейся душою.

С тех пор, как Вы исповедовались в храме, где я, недостойный слуга Господа, приставлен служить, мысли о Вас не покидали меня ни на мгновение. Ваш образ постоянно перед моими глазами, днём и ночью нет мне покоя. Отправляю службу – а мысли о Вас, взглядом, полным надежды, высматриваю в толпе, приехала ли, стоит ли, и, не находя Вас среди своих прихожан, испытываю великое разочарование пополам с облегчением. И стыдно мне, Божьему человеку, осознавать, что поддался я искушению, воображая, будто овладеваю Вашим телом…

Пишу эти строки, а сам проклинаю самого себя последними словами. Господи, что же это со мною творится?! Что за жар сжигает меня изнутри, что за адское пламя корёжит мои мысли, едва лишь подумаю о Вас… А не думать не могу, своей исповедью вы словно разрушили плотину, сдерживавшую мои чувства все эти годы, с тех пор, как та, что обещалась быть моею женой, выбрала другого, более состоятельного и при звании, а я дал обет Богу более не обращать свой взор на женщин как на объект телесного вожделения, поклявшись все помыслы свои обратить во имя Господа. Увы мне, судьба свела меня и Вас, и вряд ли это Провидение, скорее, происки лукавого. За что мне это наказание – одному Богу ведомо. И дабы избавить себя от сих мук душевных, принял я решение уединиться в монастыре. Намедни я был в епархии, где мне пришлось выдержать почти двухчасовую битву с не желавшим отпускать меня архиепископом, однако ему всё же пришлось уступить, впрочем, так и не добившись от меня истинной причины оставления мною прихода. Я не мог позволить, чтобы Ваше имя склонялось, пусть даже и в таком богоугодном месте, как епархия.

Сегодня Вы должны получить это послание, а завтра с рассветом я покидаю Клюево и отправляюсь в Соловецкий монастырь, дабы в этой суровой обители с помощью неустанного труда и молитв изгнать из себя бесов. Бога ради, сударыня, прошу простить меня за столь пространное и откровенное послание, однако, излив душу чернилами на бумаге, я почувствовал себя чуть легче. Дай Вам Бог счастья!»

В конце письма стояла неразборчивая подпись, хотя и так было ясно, чья рука водила пером.

Закончив читать, Бекетова, кусая губы, отложила письмо, затем вновь схватила его, словно боясь, что оно вдруг исчезнет, и глаза её опять забегали по исписанной неровными буквами странице.

«Боже мой, Боже мой, что я наделала! – думала она, сдерживая рвущийся из груди стон. – Я словно тот библейский змей, своей прокля^той исповедью ввергла такого человека в искушение, нет мне за это никакого прощения! Сейчас же, пока он не уехал, приеду к нему и покаюсь, попрошу простить меня».

С этой мыслью она выбежала из комнаты, велела подать ей полушубок и приказала разбудить Баныча, ежели тот спит, чтобы срочно запрягал возок. Через полчаса кибитка на деревянных, обитых железом полозьях с мрачным черкесом на облучке выехала со двора, в морозную декабрьскую ночь, и помчалась по освещаемому жёлтой луной большаку.

Отец Иоанн явно не ждал гостей, он уже который час стоял на коленях перед иконой преподобного Моисея Угрина, уберегающего от блудных помыслов, и молил о защите и прощении. И даже подумывал, не пойти ли по пути этого великомученика XI века, которого знатная полька, не сумев склонить к прелюбодеянию, велела оскопить. Только сам себя оскопить отец Иоанн точно не смог бы, да и, по зрелом размышлении, это было бы трусостью, самым лёгким выходом из всех возможных.

При этом мысли священника неизменно возвращались к графине Бекетовой, его мужское естество желало владеть ею, и сии порочные мысли чем ближе к отъезду, тем сильнее овладевали несчастным настоятелем. И в этот момент, когда борьба с внутренними демонами достигла апогея, в дверь раздался осторожный стук. Поднявшись с колен и распрямив затёкшие ноги, отец Иоанн в недоумении – сани обещались быть к семи утра – накинул рясу, прошествовал к входу и, распахнув дверь, замер в изумлении:

– Вы?!

Да, это была она, объект его греховной страсти, и она стояла сейчас перед ним во плоти, с высоко вздымавшейся грудью, будто сюда, в Клюево, из своего имения добиралась бегом.

– Но как… Зачем?!

– Я прочитала ваше письмо, отец Иоанн, и поняла, что не прощу себе, если не увижу вас в последний раз. Потому и примчалась посреди ночи, дабы успеть попрощаться. Простояла у вашей двери, не решаясь постучать, четверть часа, но всё же нашла в себе силы.

Он, сам того не сознавая, взял её пальцы в свои и поднёс к устам, согревая их своим тёплым дыханием. И не мог видеть, как гримаса исказила лицо застывшего на облучке возницы.

– Что же мы стоим на морозе, пойдёмте внутрь, – опомнился отец Иоанн, пропуская гостью в сени.

И не успели они войти в комнату, как, сбрасывая с себя полушубок, Татьяна кинулась на шею отцу Иоанну, покрывая его лицо жаркими поцелуями.

«Господи!!! – взмолился про себя священник. – Отче наш, Иже еси на небесех!.. и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго».