Ревизор 2.0

Копытман облизнул пересохшие губы, затравленно озираясь… Нет, незаметно убежать не получится, тем более выглядевшая невероятно счастливой и в то же время взволнованной Лизавета цепко – наверное, непроизвольно – ухватила его за локоть.

Впереди царского поезда рысью ехали четверо конных, вооружённые ружьями и палашами. Ещё четверо при таком же вооружении замыкали колонну. Ружья были за спинами, палаши покоились в ножнах, но можно не сомневаться, что при первой опасности драгуны без промедления приготовят стрелковое и холодное оружие к бою. Император и Бенкендорф, как объяснил стоявший рядом Мухин, ехали в передней, украшенной двуглавым орлом, карете. Во второй, если опять же верить словам судьи, должна была ехать обслуга, включая адъютанта шефа жандармерии и личного повара государя.

Процессия сбавила ход, и царский экипаж притормозил аккурат возле градоначальника, который, словно икону во время крестного хода, держал перед собой на рушнике каравай.

– Бо-о-оже, Царя-а-а храни-и-и, – затянула срывающимся голосом выбравшаяся вперёд толпы Лютикова.

Остальным не оставалось ничего другого, как подхватить, причём Копытман старался не хуже других, даже почувствовав некое воодушевление, участвуя в этом хоровом исполнении гимна.

– Си-и-ильный, держа-а-авный, ца-а-арствуй на славу нам, на сла-а-аву-у на-а-ам! – неслось над волжскими просторами.

В этот момент дверца царской кареты распахнулась, и на землю ступил император. Толпа закричала, колыхнулась, но прорвать оцепление не решилась. Пётр Иванович государя признал сразу – виденный им в будущем портрет весьма точно передавал сходство с державной особой. Он даже испытал некий священный трепет, хотя мысль о том, что его собственная личность будет раскрыта, по-прежнему билась о своды черепной коробки.

С другой стороны кареты тем временем появился Бенкендорф. Император и его «Малюта» за разницей в возрасте были на удивление похожи: примерно одного роста, с залысинами и усами, хотя у государя они попышнее. Но у начальника тайной канцелярии лицо более волевое, а взгляд намного пристальнее, словно он выискивал в толпе заговорщиков.

– Ну как вы тут? – поинтересовался император у превратившегося в соляной столб городничего, одновременно отщипывая от каравая кусочек корочки с мякишем и обмакивая его в соль.

– Милостью божией и государя нашего императора-самодержца Николая Александровича процветаем! – выпалил Антон Филиппович.

– Процветаете? – удивлённо хмыкнул государь.

Он огляделся вокруг, хотя, кроме разномастной толпы, верстового столба, тракта и колыхающегося разнотравьем поля увидеть что-то, способное подтвердить слова Муравьёва-Афинского, было нельзя.

– Если имеются жалобы, говорите, не стесняйтесь, – подбодрил Николай I собравшихся.

– Да какие жалобы… – начал было Антон Филиппович, но тут вперёд нагло протиснулась помещица Лютикова.

– Ваше величество, токмо на вас и уповаю, – простонала она. – Я уж все ноги избила, правды-то добиваясь.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Николай Павлович, приподняв левую бровь.

За ближайшие две минуты Лютикова выложила императору то же самое, что когда-то услышал Копытман. Правда, на этот раз поблизости оказался Мухин, который, представившись, внёс дополнительные сведения в рассказ помещицы.

– Вон оно что… – протянул государь. – Что же вы, сударыня, вводите людей в заблуждение?

– Отец родной! – найдя всё-таки повод, бухнулась в ноги Николаю Павловичу помещица. – Не губи, батюшка, и так уже по миру иду, в разорении нахожусь! Того и гляди имение закладывать придётся. А говорить они чего только не наговорят, лишь бы вдове законную пенсию не платить.

– Александр Христофорович, голубчик, – повернулся государь к Бенкендорфу, – не сочтите за труд, запишите вкратце суть дела, а после поручите устроить дознание, дабы поставить наконец точку в этом вопросе.

– Будет исполнено, ваше величество! – отрапортовал тот, делая команду ещё одному человеку, который ехал во второй, с виду попроще карете, и тот тут же приготовил дорожный письменный набор.

На какое-то время Бенкендорф и его писарь отвлеклись беседой с помещицей и судьёй. Недопейвода бодро конспектировал увиденное и услышанное графитовым карандашом марки Koh-i-Noor Hardtmuth в блокнот, от усердия даже высунув кончик языка. А государь, кивнув на приглашение градоначальника отобедать, неожиданно обратил своё внимание на стоявших поблизости Мухину и Копытмана.

– Сударыня, позвольте узнать ваше имя?

– Елизавета Кузьминична Мухина, дочь уездного судьи Кузьмы Аникеевича Мухина, – чуть слышно произнесла девица.

– Ага, так это ваш папенька, – понятливо кивнул Николай. – А это, судя по тому, как вы его держите, ваш супруг или жених? Или всё же брат?

Лизонька залилась пунцом, а Копытман, сглотнув застрявший в горле ком, выдавил:

– Пока ещё в статусе жениха. – И краем глаза уловил одобряющий взгляд невесты.

– Что ж, достойный выбор. Может, представитесь?

– Копытин Пётр Иванович.

– И в каком вы звании?