Император и Александр Христофорович изволили. Пересказ вкратце занял около четверти часа, судя по пейзажу за окном, у них в запасе оставалось ещё минут пять. При этом, стоит отметить, инспектор так и не сознался, что его настоящая фамилия Копытман.
– Из всех достижений техники будущего мне не посчастливилось захватить ничего, кроме вот этого, – сняв с руки, протянул слушателям свои Zenith Копытман. – Ну, если не считать вот этой, что сейчас на мне, формы. Понимаю, что это слабое доказательство моего рассказа, но, посудите сами, в каком положении я находился, спасая свою жизнь. Да и мог ли я подумать, что окажусь почти на двести лет в прошлом?!
– Действительно, ситуация затруднительная, но выкрутились вы неплохо, прикинувшись государевым человеком, – прокомментировал император, рассматривая диковинный хронометр. Передал часы Бенкендорфу, тот их тоже покрутил со всех сторон и вернул владельцу. – Ладно, – хлопнул себя по ляжкам Николай Павлович, – предлагаю продолжить нашу беседу после обеда, на котором вы, сударь, составите нам компанию.
Поймав взгляд Бенкендорфа, инспектор понял, что отныне находится под неусыпным наблюдением.
Процессия остановилась у парадного крыльца дома городничего, и, прежде чем все переместились внутрь, Муравьёв-Афинский успел поинтересоваться у государя:
– Позвольте узнать, что же-с его высокоблагородие обо мне говорили?
– А вы сами не желаете признаться кое в чём?
– Помилуйте, ваше императорское величество, у меня семья, две девочки, – застонал Антон Филиппович.
– Что ж вы за народ такой! Как только вас в угол прижмут, так сразу о детях вспоминаете, – с металлом в голосе произнёс Бенкендорф.
Пётр Иванович вёл себя тихо. Ему было крайне неловко, что в процессе краткого повествования он всё же выдал своего покровителя, ссудившего ему безвозмездно триста рублей.
– Если всё то, что нам рассказал… хм… рассказали его высокоблагородие, является правдой, – добавил государь, – то вам, сударь, впору готовиться к каторге. И не только вам, но и многим вашим сообщникам, кои соизволили ступить на путь мздоимства и казнокрадства.
Здесь с несчастным градоначальником, прошедшим в своё время войну с Наполеоном, пусть и без лишнего геройства, едва не приключился припадок. Щёки его приобрели пунцовый цвет, он со свистом втянул в себя воздух и расстегнул тугой ворот мундира.
– Я всё расскажу, ваше императорское величество, только не губите!
– Сначала расскажите, а затем уже посмотрим, что с вами делать, – философски заметил Николай Павлович.
Вобщем, тут же, на крыльце, Антон Филиппович покаялся, но так, что лишнего не сказал, только то, о чём уже был наслышан император от Копытмана-Копытина. Градоначальник прежде о своих прегрешениях в личных разговорах с Петром Ивановичем не разглагольствовал, посему предполагал, что и столичный инспектор не так много донёс на него Николаю Павловичу. В том числе не донёс о своей взятке в триста рублей, решив в случае чего сделать вид, что запамятовал. Тут Муравьёв-Афинский угадал, Копытман тоже о взятке не проговорился, потому как сам оказался бы замешан в мздоимстве.
– Ну вот что делать с ними, Александр Христофорович?! – воскликнул император.
– По всей строгости закона…
– Да толку-то! И титулов лишали, и имущества, и в крепость сажали, а они как грибы после дождя! За что такая напасть России?!
– Азиатчина выпирает, ваше императорское величество, – рассудительно произнёс Бенкендорф. – Кабы жили по европейским лекалам, то и ничего бы. Хотя и в европах ворья хватает.
– Хватает, – согласился император и повёл носом. – Хм, а запахи доносятся весьма аппетитные. Антон Филиппович, давайте уже ведите нас пировать.
Стол был сервирован обильно, но в то же время довольно просто, учитывая ставшую притчей во языцех непритязательность императора в том, что касалось его личного комфорта. Спиртное присутствовало, но в весьма ограниченных количествах. Вредных привычек Николай Павлович чурался: к курению и пьянству имел резко отрицательное отношение. Хотя в приятной компании изредка мог пропустить рюмку хорошей настойки или бокал вина.
Место по правую руку от государя занял Бенкендорф, градоначальник оказался слева, а Пётр Иванович, придворный лекарь и подоспевшие Татьяна Леопольдовна с дочерь-ми – напротив. Инспектор всё ещё пребывал в некоем тумане, всё происходящее чудилось ему если не сном, то чем-то малореальным, хотя, казалось бы, после почти двухвекового путешествия во времени его уже ничто не должно удивлять. Однако ж знакомство с самим императором и легендарным шефом жандармерии вызвало в душе Копытмана целую бурю чувств, кои вроде бы немного успокоились, но всё ещё имели место быть.
– Сейчас бы баньку принять, по русскому-то обычаю, – потянулся по-молодецки император. – А то как четыре года тому пожар случился, так Александр Павлович всё так и обещает супруге моей прожект новой бани[25]. Я-то человек простой, мне и мыльни хватает, но иногда, знаете ли, и по баньке соскучишься.