Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

Опричнина и неудача церковной реформы нестяжателей имели следствием бегство за границу первопечатника Ивана Фёдорова (книгопечатание поддерживали именно нестяжатели) [Немировский 1985: 116]. В. Куковенко приходит к выводу, что, поскольку печатались тогда в основном церковные книги, предназначенные для христианизации мусульманских и языческих народов, то после прихода представителей Орды к власти этот процесс необходимо было пресечь [Куковенко 1996: 212–213].

Завершение процесса «расчингисханивания» и тенденция к формированию миролюбивого и вполне демократического государства в естественных евразийских границах создавали хорошие предпосылки для третьей волны христианизации Степи.

Известно, что казахи Среднего Жуза в XVIII в. обращались к Екатерине II с призывом «оградить их от пропаганды ислама и обратить в православие». В дальнейшем просьбы неоднократно повторялись, например, в 1837 г. казахи Букеевской Орды просили Николая I «мечетей у них не заводить, ахунов и указных мулл не определять». На необходимость христианизации киргизов и казахов указывали многие представители российской научной общественности [Валиханов 1961: 524–529; Венюков 1868: 158–160; Венюков 1877: 415–430; Красовский 1868: 454; Krader 1963: 127 и др.]. Однако ничего этого не было сделано. Почему? Вероятно в силу зависимости церкви от государственной власти.

Независимость Церкви – важный признак европейского государства. Православная Церковь с киевских времён и до середины XVI в. «служила … противовесом всемогуществу государства» [Валишевский 1989: 21, 39–41]. А. Л. Янов упоминает про идеологический плюрализм, выразившийся в церковных и связанных с ними политических дискуссиях, при Иване III [Янов 2009: 180–187]. Церковь не останавливалась перед борьбой против государства, против великокняжеской власти [Янов 2009: 97]. В период опричнины Русская церковь потеряла независимость от государства (окончательно – при Петре I). Между тем, независимость церкви важное условие миссионерской деятельности, что подтверждается успешностью миссионерства РПЦ до опричнины (включая работу среди степняков-кипчаков) и провалом этой деятельности после.

«Третья волна христианизации» евразийцев относится к последним 25–30 годам. Автору уже неоднократно приходилось писать на тему распространения евангельского христианства среди титульного населения Киргизстана, частично – Казахстана [Алишева, Табышалиева, Ситнянский 1996: 101–106; Ситнянский 1998; Ситнянский 1997: 73–79 и др.]. В указанных работах, основанных на материалах поездок 1995–2007 гг., делались выводы о достаточно широком распространении различных новопротестантских церквей – Церкви Иисуса Христа (мормоны), свидетелей Иеговы, баптистов, адвентистов седьмого дня, в меньшей степени – Объединенной церкви христиан веры евангельской («пятидесятников»), пресвитериан, в меньшей степени православия среди титульного населения Киргизстана.

В целом по Киргизии приняли христианство, по разным данным, от 20 до 30 тыс. этнических киргизов. Однако эти данные (чуть более 0,5 % населения) явно занижены. Даже на Юге, где влияние христианства менее заметно, чем на Севере, баптистов активно поддерживает 1,5 %, одобряет 3,8 % киргизской молодежи. На Севере этот показатель намного выше. Впрочем, возможно, что когда говорят о 30 тыс., то речь идет только об активных членах церкви.

Что касается православия, то степень его влияния невысока. Так, в Бишкеке крещёных киргизов примерно десять человек, несколько человек – в Караколе, примерно 12–13 человек в Балыкчы. В Чолпон-Ате в православие крещены только представители нескольких смешанных русско-киргизских семей (данные 2004 г.) и т. д.

Причина сравнительно слабого влияния православия – недостаточная миссионерская работа. Вот распространённые аргументы: «Мы же не можем, как сектанты, ходить из дома в дом и проповедовать» (что же этому мешает? – Г. С.). Или: «Баптисты раздают литературу, которую им бесплатно поставляют». Но ведь РПЦ – организация не бедная; она вполне могла бы найти средства на распространение бесплатной литературы среди киргизов.

Скорее всего, дело в ином: сами православные священники зачастую отвергают приходящих к ним киргизов, возможно, «не желая портить отношения с исламским духовенством». Лично мне не раз приходилось выслушивать жалобы киргизов, приходивших в православные храмы и получавших «от ворот поворот» примерно в такой форме: «Ты зачем сюда пришел? Твоя вера – ислам!» Кончалось такое зачастую тем, что киргизы уходили к «нетрадиционным» христианам. Разумеется, так бывает не всегда, но весьма часто.

Между тем, даже в более исламизированной южной Киргизии православие уже в 2000 г. пользовалось активной поддержкой 1,5 % молодежи и одобрением целых 19,2 %, тогда как все остальные отрасли христианства, вместе взятые, располагали активной поддержкой 3,8 % молодежи и одобрением еще 4,6 % [Жоробекова 2000: 179–180].