Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

И вновь слово Ю. Крижаничу: «У французов и испанцев (и у всей Европы – Г. С.) бояре имеют пристойные, по роду преходящие привилегии. И потому там ни простой народ, ни воинство не чинят королям никакого бесчестия. А у турок, где никаких привилегий благородным людям, король зависит от глуподерзия простых пеших стрельцов. Ибо что захочет янычар, то должен делать король» [Крижанич 1968: 599].

Таким образом, на Западе аристократия, борясь с монаршей властью за свои права, сама того не желая, расчищала дорогу демократии. Наличие определённых (пусть и неравных) прав у разных сословий должно было рано или поздно поставить перед простыми людьми вопрос: если мы все произошли от Адама и Евы, то почему мы не равны в правах? «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?» Этот средневековый афоризм, приписываемый английскому священнику XIV в. Джону Боллу, со временем трансформировался в положение «Декларации прав человека и гражданина» 1789 г.: «Все люди рождаются свободными и равными в правах».

На Востоке никто не боролся за свои права и никому дорогу не расчищал. Равенство на Востоке было всегда, но равенство в бесправии. Исключение составляла Индия с ее кастовой системой, а также Япония, феодальная система которой была близка европейской. Неслучайно именно в Индии и Японии относительно легко прижился «посев» парламентской демократии, осуществленный британцами и американцами? А вот там, где в условиях восточного деспотизма внедрялось равенство, демократия приживается куда труднее.

Вернёмся в Россию-Евразию. У степных кочевников в древнетюркские времена (I тыс. н. э.) имело место неравенство в правах (наследственная родовая знать и простолюдины, «чернь» или «букара») [У истоков 1996: 85]. При Чингизидах фактически было установлено восточное «равенство в бесправии». А далее уничтожение старой, имеющей «по роду преходящие привилегии» знати, сделало золотоордынских ханов, говоря словами Ю. Крижанича, зависимыми «от глуподерзия простых … стрельцов». Пиком этой зависимости стало то, что творилось в годы «Великой замятни» в Орде в 1350–1370-х гг., когда ханы свергались чуть ли не ежегодно. А потом власть была узурпирована Мамаем, правившим от имени подставных ханов, которых он менял как перчатки.

Деятельность Ивана Грозного для Руси имела примерно такое же значение, как деятельность Чингис-хана и его ближайших преемников для степной составляющей Евразии. Интересно, что Иван Грозный своё намерение бежать в Англию в 1567 г. и позднее объяснял так: «Верное предвидение нами чрезвычайного и опасного положения государей и того, что они наравне с нижайшими подвержены переворотам» [Толстой 1875: 181].

Однако процесс «очингисханивания» Евразии оказался обратимым. Так казахская судебная система (суд биев) середины XIX в. имела ряд чисто европейских черт: практически неограниченную адвокатуру, процедуру обжалования и т. д. [Валиханов 1952: 207].

На Востоке, в отличие от Европы, политическая мысль не искала путей политической, социальной и иной модернизации общества и не шла дальше того, чтобы устранить «плохого» правителя, заменив его «хорошим»: «Критики гидравлического общества (государства восточного типа – Г. С.) … ставили себе … целью лишь оздоровление тотальной власти, принципиальную желательность которой они не оспаривали» [Wittfogel 1957: 134].

Ч. Валиханов приводит интересный пример: однажды было принято решение назначить четырёх главных биев, «биев над биями», с целью «пристроить» судей, удалённых со своих постов под давлением общественного мнения за лихоимство. Однако массовые протесты заставили отменить это решение [Валиханов 1952: 210–211]. Подчеркнём: речь шла не о замене «плохих» биев «хорошими» (подход, характерный для Востока), но о принципиальном неприятии изменения, которое представляется гражданам неправильным (вполне европейский подход).

В самой России суд до реформы 1864 г. был куда как дальше от европейских стандартов, чем казахский суд биев (например, отсутствие адвокатов). И многие проживавшие в казахских областях русские предпочитали суд биев, и, напротив, казахи, «заклеймённые народом за прегрешения вполне безнравственные» (например, конокрад, укравший в общей сложности сотни лошадей), требовали русского суда [Валиханов 1952: 214]. Можно добавить, что в начале ХХ в., когда суд в России стал вполне европейским, киргизы, напротив, просили, чтобы их дела слушал русский суд, а не суд биев [Усенбаев 1967: 38].

Как всё это соотносится с проблемами евразийской интеграции? Против последней имеется немало возражений. Так, весьма распространены утверждения о том, что любая интеграция с Россией будет способствовать стагнации новых постсоветских государств и торможению процессов качественных преобразований [Яковенко 1999: 110].