Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

Предметом анализа станут, во-первых, уровень развития профессиональной коммуникации в этнографии, достигнутый к рубежу веков и его соответствие институциональному состоянию данной дисциплины, во-вторых, динамика профессиональной коммуникации в послереволюционные 1920-е годы. В изменившихся условиях (новый социальный статус этнографии, участие в государственном целеполагании, качественное изменение институционального состояния) научное сообщество оказалось перед необходимостью кардинальной перестройки системы коммуникации. Предстояло решить ряд вопросов: обеспечить диалог различных возрастных и социальных генераций ученых на новых основаниях, выработать новый научный язык, адаптировать его к политико-идеологической рамке. Тот, кто владел искусством убеждения и коммуникации, получал неоспоримое преимущество в формировании дисциплинарной рамки и контуров «советской этнографии», а также в определении ее роли и места в советском обществе.

Русская этнография к началу XX века: профессиональная коммуникация как «искусство возможного»

В огромной континентальной империи с ее ярко выраженной многоплеменностью и поликонфессиональностью, отчетливыми геополитическими приоритетами, казалось, этнография должна была выдвинуться в центр государственного интереса. Однако социальный статус, финансирование и институциональное состояние российской этнографии были мизерабельными, что радикально отличало ее положение от этнографии, скажем, в Германии и Великобритании. Почему?

История становления и бытования этнографии в имперской России представляет собой блестящую иллюстрацию к тезису о том, что самым влиятельным субъектом российской действительности являлось государство (власть). Без участия власти и ее заинтересованности никакая низовая общественная и/или интеллектуальная инициатива не могла быть реализована.

Решающим фактором экспедиционной этнографической активности было имперское государство, задававшее целеполагание, обеспечивавшее финансовую и материально-техническую сторону.

Направление и масштаб активности зависели от государственной политики [Соловей 2004: 58–65].

Неоспорима заслуга государства в формировании научных институций, которые включали, в том числе, этнографию. Хотя инициативу создания Императорского Русского Географического Общества (с отделением этнографии и статистики) в 1845 г. и Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете (с этнографическим отделом) в 1864 г. можно отнести за счет усилий русской общественности, они никогда не появились бы без разрешения государя. А для успеха деятельности новых институций первостепенную важность представлял государственный статус обществ, вскоре после своего учреждения получивших наименование «императорских», государственное финансирование и патронаж великих князей.

Самодержавная власть (институт эпохи до-Модерна) – ключевой субъект активности – критически недопонимала важность науки как фактора модернизации. Отсюда низкий социальный статус этнографии и ее невостребованность (кроме отдельных военно-стратегических и геополитических тем и сюжетов) государством. Слабое протогражданское общество не могло заменить государство в качестве источника легитимации, финансирования и административной поддержки науки.

Именно поэтому даже в начале XX в. формирование русской этнографии еще не было полностью завершено, ряд элементов системы науки характеризовался незрелостью, в кадровом и институциональном отношениях она напоминала недостроенное здание.

Вот какую сжатую, но содержательную характеристику этнографии в России дал в 1909 г. известный этнограф и фольклорист В. Ф. Миллер: «В то время как в Америке <…> этнография преподается в 33 университетах <…>, в то время как в Берлине имеются 4 кафедры этнографии, у нас самостоятельной кафедры этнографии в университетах еще не существует, хотя курсы по этой науке и предлагаются в некоторых из них» [Миллер 1909: 5]. И еще: «Едва ли в другой европейской стране этнография так мало обременяет государственный бюджет, как в нашем отечестве» [Миллер 1909: 6].

Уровень развития профессиональной коммуникации решающим образом зависел от социального статуса и институционального состояния этнографии в России. Сама возможность коммуникации обеспечивается наличием трех компонентов. Во-первых, через что говорить (каналы коммуникации). Во-вторых, как говорить (наличие конвенционального научного языка). Вопрос, о чем говорить (повестка), определялся контекстом (политическим, социокультурным, интеллектуальным).