Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

Последнее связано с тем, что этнографическая наука оказалась в авангарде решения задач модернизации («вовлечения в социалистическое строительство») ранее «отсталых народов». Более того, поскольку устремления власти и интеллектуалов ситуативно совпадали, а отношения их можно описать как «неравноправное партнерство», именно этнологическому знанию нередко принадлежала решающая роль в выборе конкретных приоритетов, определении форм и методов советской этнополитической стратегии. То есть этнографы получили уникальный шанс повлиять на государственное целеполагание, а этнографическое знание использовалось как экспертное (увы! этот успех не будет повторен в «среднюю» и «позднюю» советские эпохи).

Участие этнографов в осуществлении национальной политики осуществлялось различными способами. Профессиональные ученые вошли в состав ряда правительственных учреждений (Комитет Севера при ВЦИК, Центральное этнографическое бюро при отделе нацменьшинств Наркомпроса, комиссия «Человек» при Госплане и др.). С середины 1920-х по инициативе ученых этнологов учреждались различные комиссии (Подкомиссия по изучению окраинных народностей при КИПС, Комиссия экспедиционных исследований АН), занимавшиеся научной разработкой программ и планов экспедиционного изучения окраинных народов. В журнальной прессе («Новый Восток», «Северная Азия») множилось число публикаций, содержавших практические рекомендации профессионалов по обустройству национальных окраин (подробнее об этом см.: [Соловей 1998]).

Если вернуться к профессиональной коммуникации, то проблема, через что говорить, была решена с размахом. Вот далеко не полный перечень научных периодических изданий, где этнологическая проблематика занимала центральное или весомое место: «Записки коллегии востоковедов при Азиатском музее РАН» (под редакцией академика В. В. Бартольда), «Известия Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК)» и «Сообщения ГАИМК» (оба журнала под редакцией Н. Я. Марра), «Труды этнографо-археологического музея МГУ» (под редакцией А. И. Некрасова), «Ученые записки Института этнических и национальных культур народов Востока», «Этнограф-исследователь» (орган этнографического отделения географического факультета ЛГУ, под редакцией В. Г. Богораза).

Ключевая роль в формулировании научных приоритетов, освещении научной проблематики и налаживании профессионального диалога принадлежала возобновившему в 1926 г. свое издание журналу «Этнография». Он унаследовал от дореволюционного «Этнографического обозрения» не только подчеркнутую аполитичность названия, но и преемственность в отношении целей и задач, о чем публично заявила редколлегия нового издания во главе с академиком С. Ф. Ольденбургом. Журнал печатался одновременно в Москве и в Ленинграде, т. е. наследовал и «Живой старине». Такая рефлексия значительной части профессионального сообщества показывала, что она рассматривала этнологию как ту же самую науку, что существовала до революции, вне учета социального контекста.

Преемственность в отношении профессионального языка обеспечивалась тем, что главенствующие позиции в науке и в образовании занимали ученые старой школы – этнографы, чей профессиональный этос сформировался в дореволюционный период. Более того, большевистский мироустроительный проект с его пафосом титанического созидания смог реактуализовать ценности модерна и восстановить целостность мировоззрения русской интеллигенции. Приверженность идее прогресса и социальный оптимизм мотивировали групповое поведение и форматировали научный язык.

Что касается профессиональной повестки, то, несмотря на явные приметы менявшегося политико-идеологического контекста, вплоть до конца 1920-х годов партийно-государственные инстанции не вмешивались в профессиональные дела этнологической корпорации, ограничиваясь декларациями самого общего характера. Формирование научных приоритетов оставалось делом самих ученых. Сохранялся массив традиционной (дореволюционной) научной проблематики. Даже актуализация исследований («связь с практикой социалистического строительства») была не только обусловлена внешними причинами, но органично вытекала из внутренней логики развития науки, расширявшей свой диапазон и тематическое поле.

Хотя в тематически-проблемном, теоретическом и кадровом отношениях этнология до и после октября 1917 г. была во многом одной и той же наукой, новая социополитическая и культурная рамка неизбежно вела к ее трансформации, включая коренную перестройку сферы профессиональной коммуникации.

В раннесоветскую действительность уже прочно вошла пропаганда. Пропагандистский язык и агитационно-пропагандистские стратегии убеждения тематизировали культурное и интеллектуальное пространство, зачастую в гротескных формах.