Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

Аптекарь с самого начала попытался разрушить возможность позитивной повестки в отношении перспектив этнологии и пресечь принципиальную возможность интеллектуального обсуждения дисциплинарных проблем. Выступая в прениях, он обрушил на докладчика лавину вопросов «что такое вообще культура в понимании П.Ф.?», «что такое этнос?», «как определить этнологию и её предмет?» [Стенограмма 2014: 108], на которые невозможно было ответить выигрышным образом, уже потому, что их решение и составляло повестку совещания. (Отмечу, что конвенционального определения понятий «этнос»/«этничность» не существует по сей день).

Психологическая уловка (манипулятивный прием «раздражения оппонента») не сработала. Преображенский ответил на провокацию не встречной манипуляцией и не конфронтацией, а уклонением. Повторил основные тезисы доклада и разумно ушел от определения «этноса», отметив попутно, что не склонен его абсолютизировать как «сущность метафизическую» [Стенограмма 2014: 139].

Казалось, этот «раунд» противостояния Преображенский vs. Аптекарь остался за Преображенским, констатировавшим в заключительном слове, что «раскачать логические основы» [Стенограмма 2014: 130] его доклада не удалось. Беда в том, что на логику никто и не покушался – Аптекарь воздействовал на эмоции и предрассудки участников дискуссии. И вполне в этом преуспел.

Во-первых, им была вброшена разрушительная идея об опасной неопределенности дисциплинарных рамок этнологии. А некоторые добросовестные (без кавычек) участники прений по докладу Преображенского невольно подбросили «хворост» в костер формируемого Аптекарем мифа о «хаосе» в этнологии. Например, В. Г. Богораз, рискованно рассуждавший о «биологических и зоологических элементах», на которые опирается этнография, составляющая «стык между науками общественными и естественными» [Стенограмма 2014: 113]. Понимая опасность таких «вбросов», в заключительном слове Преображенский, настаивал на том, что этнология есть наука социальная и категорически возражал против попыток В. Г. Богораза и В. В. Бунака «протащить в этнологию биологизм» [Стенограмма 2014: 131]. Но «осадок», как говорится, остался.

Во-вторых, Аптекарю (не без помощи других товарищей) удалось заронить сомнения в компетентности московского профессора, как чисто «кабинетного работника» [Стенограмма 2014: 133]. Так подрывалось «доверие к коммуникатору», составляющее одно из важнейших условий успешного убеждения [Аронсон, Пратканис 2003: 145–146].

Избранная Преображенским коммуникативная стратегия строилась на следующих основаниях: научная (рациональная) аргументация, безэмоциональный полемический стиль, отказ от манипулятивных приемов убеждения, табу на идеологическую и ценностную «стигматизацию» оппонентов. Именно такой коммуникативный стиль составлял интеллектуальную норму прежней этнографии, ныне получившей ярлык «буржуазной».

Эта модель коммуникации (назовем ее академической) была бы уместна в нормальной фазе развития страны и общества, но в воспаленном политико-идеологическом контексте конца 1920-х годов стала заведомо проигрышной.

Н. М. Маторин. Доклад Н. М. Маторина «Этнография и советское строительство» [Стенограмма 2014: 134–146] представлял собой своеобразную антимодель выступления Преображенского и по форме, и по содержанию. Идеологические штампы, обильное цитирование Маркса – Энгельса – Ленина, антизападная риторика диссонировали с подчеркнуто академическим и идеологически нейтральным тоном, который был задан Преображенским. Речевые конструкты вроде «тоска по марксизму чувствуется во всех общественных науках» [Стенограмма 2014: 134], «классовое использование науки в буржуазном обществе» [Стенограмма 2014: 141] выдавали политико-идеологическую ангажированность выступления Маторина и должны были компенсировать неубедительную содержательную часть доклада. С той же целью Маторин использовал технику превентивной постановки риторических вопросов, которые структурируют проблему «правильным» образом и должны подтолкнуть слушателей к определенным выводам [Соловей В. 2015: 148]. Так, на вопрос «Разве мы хотим отставать от общего движения социалистического строительства в стране?» [Стенограмма 2014: 143] возможен был лишь один ответ.

Содержательно доклад Маторина представлял собой классический пример пропагандистских «общих мест». Его стержень составило разоблачение западного империализма, где «этнография в значительной степени становилась на службу буржуазной идеологии» [Стенограмма 2014: 140], а также внутренних врагов в лице «открытых идеалистов» или полудрузей-полуврагов, которые пытаются «под личиной марксизма протаскивать совершенно идеалистический товар» [Стенограмма 2014: 134], то есть негативная повестка.