Революция 20

Для определения габаритов его «я» использовались точнейшие приборы и новейшие препараты. С помощью невропантографа его сознание вывернули наизнанку и жгутом скрутили, выжав из него самые потаенные эмоциональные реакции, затем передали их на трубки Хуньяди в компьютере. С дюжины разных сторон интервьюеры волна за волной приступом шли на его мозг, пока Фрэнк не оказался на грани взрыва и уже готов был у всех на глазах дать волю бурному гневу.

И каждый фрагмент извлеченных из него сведений шел на ленту, а каждый клочок ленты воздействовал на компьютер, который пробивал отверстия в перфокартах. Когда все это наконец завершилось, Фрэнк Бейли предстал взору ученых мужей в поэлементной наготе, готовый к электронному сватовству.

Как и предупреждал Тетеринг, пришлось подождать. Обследование явилось всего-навсего первым шагом. Куда больше времени ушло на то, чтобы просеять сквозь компьютерное сито массив возможных партнерш. Пачка за пачкой перфокарты с исходными данными вводились в машину, и день за днем Фрэнк вышагивал из угла в угол, убежденный, что рано или поздно все карточки окажутся проверены и забракованы, ни единой не останется.

Но вот однажды утром появился Тетеринг, буквально сияющий от удовольствия.

— Дело сделано, друг мой! Момент настал. Смотрите!

Все больше и больше волнуясь, Фрэнк вертел в руках две карточки — свою собственную и совершенной своей половины.

— Где она? — допытывался он. — Когда я ее увижу?

— Прямо сейчас, — ответил Тетеринг. — Если, разумеется, у вас не сыщется причин отложить, подождать…

Как бы ни был от природы осторожен Фрэнк Бейли, но такой причины отыскать он не сумел.

Звали ее Барбара, и поначалу Фрэнк был убежден, что произошла чудовищная ошибка. Она оказалась далека от его идеала красоты: волосы пепельно-каштановые, бюст едва-едва под семьдесят пять, передние зубы слегка выдаются вперед. Очки сводили на нет всяческое ожидание чуда, да и привычка заикаться при малейшем волнении к иллюзиям не располагала. Видно было, что и она настолько потрясена их первой встречей, что за целый день ни словечка не проронила: казалось, Фрэнк Бейли вовсе не тот, кто грезился ей идеальной парой.

Однако мало-помалу они привыкали друг к другу.

В первый день ни он, ни она ничего не ели. Барбара любила экстравагантные соусы и изысканные салаты, к тому же готовить она не умела вовсе. Фрэнк же отдавал предпочтение мясу с картошкой и не терпел никакой такой чепухи на обеденном столе. Но уже на другой день на столе каким-то чудом появилась еда, вполне приемлемая для обоих. А на третий день их рацион состоял сплошь из пищи богов.

Они разговорились и выяснили, что интересы их, по виду разные, совпадают в основе. Если она непостижимым для себя образом неожиданно душой отозвалась на Фрэнков вкус в чуждом ей джазе, то его позабавили любимые ею квартеты Моцарта, он нашел, что они превосходная комическая разрядка. Их пристрастия в книгах и развлечениях не совпадали, а скорее дополняли друг друга — до тех пор, пока ни тот, ни другой не в силах были определить, где кроется первоисточник их увлеченности.

Отношения были платоническими — до поры до времени. В первый день о браке и помину не было. На другой день они сошлись в том, что все плотское на самом деле не имеет никакого значения, и часами говорили о духовных ценностях и духовном единении. На третий день оба одновременно пришли к выводу, что у примитивизма и некоторой доли первобытности есть свои приятные стороны… Страсть свела их вместе на полу ванной комнаты в четыре часа утра — и в том для них не было ничего неожиданного.

Каждый день знаменовался новым открытием и новым откровением: они чувствовали, что становятся все ближе друг к другу.

— Это чудесно, — говорила Барбара. — И глупо было бы ожидать всего этого сразу, при первой же втрече.

— Дурацкие ожидания, — соглашался Фрэнк.

— И все же, — раздумчиво продолжала она, — должно быть, тут кроется какой-то порок. Как мы узнаем, что достигнута завершенность? Сегодня лучше, чем вчера, завтра станет лучше, чем сегодня. Где этому конец?

— Кто говорит, что он непременно настанет? — вопрошал Фрэнк, отметая крупицы сомнений, упорно точивших его мозг. — Тетеринг обещал нам стопроцентное исполнение… и, принимая во внимание его гонорар, мы его получили. Когда перестанет становиться день ото дня лучше, когда все в обыденность обратится, тогда мы и увидим конечную точку. А до той поры зачем мучиться?

Только в обыденность ничего не обратилось. Каждый день все больше возбуждал отличием от предыдущего, по мере того как покорялись новые и новые вершины слияния. Загадочным образом получилось так, что они стали одинаково думать, знали, что скажет другой, еще до того, как произносилось первое слово. Разговоры их теперь велись скачками, смысл постигался полностью при едва ли половине высказанных слов. Их бытие вдруг оказалось сверхзаряжено каким-то непонятным возбуждением, будто под действием таинственно-неразличимого наркотика. Казалось, этому не будет конца.

Но какая-никакая, а конечная точка, конечно, должна быть.