Революция и Гражданская война в России 1917—1922

Является фактом, что в 1918 году именно вольный рынок давал населению городов до 50–60 процентов потребляемого им хлеба. Без этого рынка мало кто из жителей больших городов мог выдержать тяготы послевоенной разрухи. Вот почему во все годы Гражданской войны советская власть так и не закрыла знаменитую Сухаревку, которая стала синонимом вольного рынка. В огромной крестьянской, мелкобуржуазной стране ни «лишний» хлеб, ни «лишние» промышленные товары просто не появились бы, если бы в каждом крупном городе не существовало бы полузапретного вольного рынка, то есть своей Сухаревки. Но ведь и за риски и за мелкие масштабы торговли нужно было платить. Монополия хлебной торговли еще в начале 1918 года вытеснила и разрушила созданные ранее системы и формы частной торговли продовольствием, она разрушила весь прежний аппарат хлебной торговли, который теперь и был заменен мешочниками. Но, как правильно отмечал Н. Д. Кондратьев, если из-за двух-трех или даже из-за десяти пудов хлеба едут за 200–300 верст три-четыре мешочника, то все их громадные путевые издержки будут отражаться на цене этого хлеба. Кроме того, походы миллионов мешочников расстраивали и без того расстроенный транспорт, отвлекая тысячи людей на работу в заградотрядах. Неудивительно, что даже в небольшой книге одного из деятелей Наркомпрода, изданной в 1919 году для оправдания политики Наркомпрода и хлебной монополии, в книге, где автор всех мешочников называет «жуликами», «спекулянтами», «человеческой пылью» и т. п., в этой книге есть неожиданное восклицание, что лучше бы этой запрещенной частной торговлей занимались не миллионы мешочников, а сотня «крупных акул, работавших как-никак на виду и руководствовавшихся до известной степени коммерческой этикой, а главное, действительным хозяйственным расчетом»[180].

Фактически к весне 1918 года, когда снабжение городского населения продовольствием было почти разрушено, а новые формы снабжения городов только зарождались, в эти месяцы почти все население потребляющих губерний было ввергнуто в паломничество за хлебом. В этих условиях политика так называемых твердых цен, монополия хлебной торговли и формальное запрещение свободы торговли, разрушая или, вернее, оттесняя вольный рынок, служили не столько облегчению положения населения, сколько приводили к повышению нелегальных, или вольных, цен на хлеб, которые выросли за три года – с 1915 по 1918 год – более чем в 100 раз!

В трудностях с продовольственным снабжением городов были и объективные причины. Общее производство хлеба в стране в годы войны уменьшилось почти на 20 процентов. Уменьшилось и производство сельскохозяйственных орудий, удобрений, сахара, тканей для населения и т. д. И тем не менее запасы хлеба в стране были, немало излишков хлеба имелось в производящих губерниях. Однако наладить обмен между производящими и потребляющими губерниями не удавалось. Выдача хлеба в Москве непрерывно уменьшалась: в июле – октябре 1917 года она составила в среднем 21 фунт на человека в месяц, а в мае-июне 1918 года – всего 7,6 фунта. Было немало дней в эти месяцы, когда хлеб населению не выдавали вовсе[181].

Серьезной ошибкой органов советской власти было продолжение и усиление мер по национализации теперь уже в основном средней и мелкой промышленности. Эта национализация проводилась, несмотря на призывы Ленина приостановить «красногвардейскую атаку на капитал». Если центральные власти действительно сократили масштабы национализации, то местные власти в апреле – июне 1918 года стали проводить все более масштабную национализацию всей средней и мелкой промышленности. Подавляющее большинство мелких и средних предприятий было национализировано, конфисковано, секвестрировано местными Советами, совнархозами, даже профсоюзами, промышленность, как писал один из исследователей, «была расхватана революционными органами пролетариата на местах»[182].

Явно поспешным и неоправданным мероприятием, вызвавшим недовольство мелкой буржуазией города и деревни, был принятый в апреле 1918 года декрет об отмене права наследования. В этом декрете, в частности, говорилось: «Наследование как по закону, так и по духовному завещанию отменяется. После смерти владельца имущество, ему принадлежащее (как движимое, так и недвижимое), становится государственным достоянием РСФСР… Впредь до изменения декрета о всеобщем социальном обеспечении, нуждающиеся (то есть не имеющие прожиточного минимума) нетрудоспособные родственники по прямой нисходящей и восходящей линии, полнородные и неполнородные братья и сестры и супруг умершего получают содержание из оставшегося после него имущества»[183].