Революция консерваторов. Война миров

Например, финансы. Я не собираюсь сейчас говорить про Центробанк — он совершенно независим, а принцип, согласно которому Центральный банк не подчиняется правительству страны, представляя собой отдельный институт, распространен во многих странах. Но ведь дело в том, что вся наша финансово-экономическая политика во многом определяется не нашими собственными хотелками, а тем, что мы привязаны Бреттон-Вудской и Ямайской системами к доллару. И независимость нашей финансовой системы никак не нашла своего отражения в Конституции. То есть она просто тихо обойдена, — если я правильно понимаю то, о чем там говорится.

Зато бесспорное в представлении наших людей утверждение, что недра принадлежат народу, было сформулировано так хитро, что по прочтении соответствующей статьи становится ясно, что содержимое недр принадлежат народу, покуда оно не извлечено на поверхность. А как только полезные ископаемые на поверхность извлекаются, так сразу начинают принадлежать не совсем народу. Точнее — некоторым, очень, достойным, как наверняка кто-то думает, представителям этого народа. Которые, впрочем, потом через разные системы принуждаются государством к тому, чтобы хоть часть полученных от продажи полезных ископаемых денег шла на государственные нужды через налоги.

С другой стороны, это приводит к тому, что налоги налогами, но когда ты видишь ценник на заправке, сразу все становится понятно. Мы — уникальная страна, где бензин делают не из нефти, а непосредственно из налогов: налоговая составляющая в цене топлива в России совершенно сумасшедшая. То есть фактически мы не видим никаких преимуществ того, что наша страна обладает колоссальными ресурсами нефти, газа и т. п., несмотря на то что налог со специальным названием «на добычу полезных ископаемых» собирается и куда-то там распределяется.

Это все очень непрозрачная схема, ее нельзя даже сравнить со схемами, существующими во многих других странах, которые по-другому отнеслись к представлению о том, что недра — это общее богатство. Но их опыт мы решили не учитывать.

Почему? Ясно, почему. Потому что Конституция помимо всего прочего также решала главную задачу: не построение нового государства, а уничтожение старого. Главная цель этой Конституции была, если угодно, обратной знаменитому ленинскому утверждению: необходимо уничтожить частную собственность на землю, потому что она ежеминутно, ежесекундно порождает капитализм. Поэтому Владимир Ильич настолько негативно относился к самой идее частной собственности на землю. Здесь же была предпринята, если угодно, обратная попытка — то есть попытка сделать все возможное, чтобы ни о каком возврате к социализму, особенно в вопросах собственности, речь не шла. Бежали впереди паровоза.

Мы решили, что у страны нет своего особого пути, — поэтому зачем нам «правящая» идеология? Нашли себе отмазку, что, мол, любая идеология не должна быть «правящей». Но идеология, действующая на государственном уровне, всегда должна быть! Она не обязана быть партийной — но все равно не может существовать государство, у которого нет цели, нет понимания, зачем оно существует. А у нас вся Конституция (или по крайней мере существенная ее часть) построена на ложных посылках, на заблуждениях, а главное — на ложном определении цели.

Затем мы решили, что будем бежать в Европу. Поэтому совершенно неожиданно возникла такая идея: «Собственные законы у нас не очень, поэтому мы, конечно, прописываем в Конституции статью 15 о том, что у нас законы есть, но хитро включаем пункт, что в случае чего международное право по ряду позиций будет стоять выше, чем наше». Минуточку! Как такое вообще может быть?

Как мне рассказывал некий очень высокий государственный муж, много лет находящийся у власти и имеющий прямое отношение к судебной системе, в момент, когда это положение на полном серьезе обсуждалось, в комнате для заседаний присутствовал один из американских федеральных судей. Который посмотрел на участников дискуссии как на сумасшедших и сказал: «Как вы себе это представляете? Если бы мне в моем суде кто-то сказал, что я должен судить не по законам моей страны, а принять во внимание законы какого-то другого государства или союза государств, я решил бы, что он идиот, и выгнал бы его из зала суда!»

Мы же вдруг решили, что мы такие плохие, что все, что мы можем придумать, тоже плохо, поэтому нам необходимо опираться исключительно на чужой опыт и чужие наработки. Мы так хотели в Европу, что сочли для себя высшим благом послушно следовать за ними в кильватере. По этим же причинам у нас появился мораторий на смертную казнь: раз Европа ввела его у себя, то и мы должны — мы же «не такие», мы цивилизованные. Всей душой мы стремились в Европу. Вот только Европа совершенно не стремилась и не стремится к нам.