Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

5 октября в Париже собралась многотысячная вооруженная толпа и с криками «На Версаль!» отправилась во дворец. К ним присоединились отряды добровольцев, и вместе они вошли в Версаль[214]. В итоге Людовика и королевскую семью с триумфом перевезли в Париж. Головы многочисленных сторонников короля, вздетые на пики, украшали дорогу в город, где короля еще раз заставили принять новую конституцию. Исторические связи были разрушены, а традиции попраны; обычаи и сложившийся за долгое время уклад потеряли всякое значение. В основе новой идеологии лежали рациональные принципы, воплощение воли «народа» и пылкая преданность отечеству. Духовенство было отстранено от дел, а дворянство оказалось в безвыходном положении; любой аристократ, который хотел выжить, становился предводителем горожан или отрядов народного ополчения. Зарождался новый порядок, во главе которого стояла приверженность идеалам, пусть и весьма туманным; видение реальности было куда важнее, чем сама реальность, а избитые лозунги о свободе и равенстве звучали из уст самых безжалостных и непреклонных людей во власти. Теперь значение имела лишь субъективно воспринимаемая воля народа.

Новости о событиях во Франции потрясли англичан, не ожидавших крушения монархии и разгула мятежей. Некоторые восприняли известия о Французской революции с подозрительностью и тревогой, однако многие с нескрываемой радостью приветствовали поражение деспотизма и восстановление свобод. Многие усматривали сходство со «Славной революцией» 1688 года, когда был свергнут король Яков II из династии Стюартов. Вдобавок многие надеялись, что Франция будет слишком занята внутренними проблемами, а значит, не будет представлять угрозу английским интересам и торговле.

Уильям Питт сохранял осторожность и придерживался политики нейтралитета; он хотел сохранить мир любой ценой, ибо только так можно было обеспечить процветание страны и сократить государственные расходы. Епископ Бейлби Портеус в июле 1789 года писал в дневнике: «Сегодня в Фулхэме мы ужинали с мистером Питтом. Он только что узнал о Французской революции и говорил о ней как о чрезвычайно благоприятном событии для нас, означающем продолжительный мир с Францией. Это исключительно приятный день». Сам Питт отмечал: «Наши соседи во Франции, кажется, дошли до предела», теперь «эта страна заслуживает сочувствия даже от соперника». Отношение к волнениям по ту сторону Ла-Манша было не лишено известной степени самодовольства.

Чарльз Джеймс Фокс, вечный борец за свободу личности, а в то время еще и носитель идей вигов, отнесся к революции совершенно иначе. Однажды он воскликнул: «Сколь же велико это событие, куда масштабнее, чем все то, что когда-либо происходило в мире, и значительно лучше!» Он вновь выразил свой восторг в палате общин, заявив, что новая конституция Франции – «самая выдающаяся и славная доктрина свободы». От недавно освобожденной страны не стоило ждать подвоха; все, что ей было под силу, – и дальше нести свободу по всему миру. Энтузиазм Фокса разделяли диссентеры и нонконформисты Англии, верившие, что король, придворные и духовенство Франции немногим лучше исчадий ада.

В ежегодном политическом альманахе New Annual Register за 1789 год журналист Уильям Годвин писал: «С этой поры нам следует начать отсчет долгой череды лет, в течение которых Франция и все человечество наконец овладеют своими свободами». Уильям Блейк завершил цикл под названием «Бракосочетание Рая и Ада» (The Marriage of Heaven and Hell; 1790–1793) стихотворением «Песнь свободы» (A Song of Liberty):

Взгляни, взгляни скорей в небо! О Лондонец, еще более
укрепись в Своем хладнокровии!..
Разгоняя исписанные проклятиями тучи, дробя в прах
каменные законы,
выпуская лошадей Вечности из подземелий ночи и возглашая:
Империи больше не существует! А теперь придет конец льву и волку!

[215]

Вспоминая о тех днях, лорд Кокберн писал: «Не только отдельные вещи и явления, а все, абсолютно все было насквозь пропитано духом этого события». Ожидалось, что последствия революции в самой Англии обязательно будут масштабными и положительными. Даже самым дальновидным современникам было невдомек, что из-за революции страна окажется втянутой в войну, которая продлится не одно десятилетие и коренным образом изменит внутреннюю политику государства. В самой Франции на смену монархии пришла представительная демократия, на смену самовольной диктатуре во имя народа – базовые принципы военного государства.