Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Питту предстояло отстаивать честь Великобритании в условиях, которые по меркам того времени можно было назвать мировой войной. От Квебека до Гваделупы, от Сенегала до Восточной Фризии, от Праги до Луизианы две противоборствующих стороны и их союзники сражались за морское и торговое господство. Питт был словно рожден для этой войны. Его комплексная стратегия состояла в том, чтобы открыть максимальное количество «фронтов» против Франции, связать ее по рукам и ногам и по возможности поддержать всех ее противников на поле боя. Для этого Питту требовались суда, люди и деньги. Средства обеспечил Ньюкасл, введя дополнительные налоги. В палате общин Питт заявил, что ему требуются средства, «чтобы полностью уничтожить торговое господство Франции на море и защитить торговые интересы Великобритании». Другими словами, он стремился обеспечить суверенитет в открытом море. Для этого пришлось вести войну на четыре фронта за пределами континентальной Европы: Питт воевал против Франции в Америке, на островах Карибского моря, на африканском побережье и в Индии.

В эссе, опубликованном в Edinburgh Review в 1834 году, Томас Маколей писал, что Питт допустил ряд серьезных промахов на посту военного министра: «Возможно, в силу собственного невежества мы не можем разглядеть в его действиях глубины мысли или продуманности действий». Возможно, Питту просто везло. Разумеется, в одиночку он не смог бы добиться столь впечатляющих боевых успехов; большая часть славы причитается офицерам Адмиралтейства. Однако с уверенностью можно сказать, что именно Питт держал в своих крепких руках все элементы военной стратегии. Его кураж и энергичность соседствовали с высокомерием и сарказмом в отношении коллег. Он слабо верил в их способности и редко доверял им важные поручения. Он был эгоистом среди гордецов и деспотом среди слабаков. Тем не менее у него было собственное видение будущего страны и миссии государства: он мечтал раздвинуть узкие рамки Европы и превратить Великобританию в мировую торговую империю, что гарантировало бы его стране торговое и морское господство.

16 Что же мне делать?

Майским вечером 1738 года Джон Уэсли[137] шагал по Олдерсгейт-стрит, направляясь на встречу религиозного общества «Церковь Англии» (Church of England). Стены Лондона в те времена пестрели надписями вроде «Христос – Бог» и «Смерть евреям», а над Уэсли за Олдерсгейт-стрит высился купол недавно возведенного собора Святого Павла. Уэсли обладал всеми необходимыми качествами, чтобы стать основоположником традиционного религиозного общества: он преподавал в Линкольн-колледже в Оксфорде, где вместе с братом Чарльзом Уэсли основал небольшой клуб единоверцев под названием «Святой клуб» (Holy Club). Поздней осенью 1735 года он пересек океан и прибыл в колонию Джорджия – недавно возникшее поселение йоменов, отказавшихся от рабовладения. После неудачного миссионерского служения и начавшегося против него судебного разбирательства он в конце 1737 г. вернулся на родину.

У Джона Уэсли был собрат по духу. Джордж Уайтфилд[138] примкнул к «Святому клубу» братьев Уэсли и вскоре прославился благодаря своему актерскому гению: его скорбные речи доводили собравшихся до беспамятства, а Дэвид Гаррик[139] как-то признался своему другу, что не пожалел бы и 1000 фунтов, чтобы научиться восклицать «О!..», как это делает Уайтфилд. Между тем Уэсли потерял душевный покой, чувствуя себя подавленным и разбитым. Теперь в Джорджию отправился Уайтфилд.

Покинув богослужение моравских братьев[140] на Олдерсгейт-стрит, Уэсли чувствовал себя духовно преобразившимся. Во время этой встречи читали предисловие Мартина Лютера к Посланию к римлянам, на часах было «приблизительно без четверти девять». Читающий дошел до отрывка, описывающего «перемены, которые Господь творит в сердце через веру в Иисуса Христа». По словам Уэсли, в этот момент он «почувствовал необычайное тепло в сердце». Это стало первым этапом на пути «пробуждения», когда, по словам Уэсли, «Господь начал свое великое дело в Англии» – так зародилось движение методистов.