Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Слова Лютера утвердили Уэсли в мысли, что все мы «не под законом, но под благодатью»[141]. Благодать эта была великим даром и благословением, о которых он неустанно твердил во время проповедей, обращаясь к пастве, которая никогда прежде не ощущала прикосновения Святого Духа. По возвращении из Джорджии в 1739 году Джордж Уайтфилд молился под открытым небом, что уже само по себе было неслыханной редкостью, перед шахтерами в Кингсвуде, в пригороде Бристоля. Его слова подобно мечу взрезали окаменелое нечувствие толпы, вызывая благочестивый трепет и небывалый эмоциональный подъем. «Бедные, заблудшие, падшие грешники, придите ко Христу такими, какие вы есть». Это был призыв к покаянию, положивший начало методизму. Со всех окрестностей стекались люди, чтобы услышать голос, который они считали Божьим гласом. В марте 1739 года Уайтфилд писал Уэсли: «…ты должен приехать сюда, чтобы оросить те семена, что Господь позволил мне посеять». Спустя четыре месяца он писал в дневнике, что «в поведении шахтеров заметны существенные перемены. Они более не изрыгают проклятий, из их уст не слышно ругани, вместо этого они поют гимны в лесах…».

Это был беспрецедентный случай в истории англиканства. «Молитвы в полях» в прошлые века были уделом маргинального меньшинства; доминиканцы[142] имели обыкновение проповедовать на рыночных площадях, а теперь целые общины, ранее не посещавшие церковь, охотно собирались в горах и на открытых пространствах для чтения молитв.

Уайтфилд говорил, что «проповедник, всякий раз поднимаясь на кафедру, должен молиться, словно в последний раз, словно это последняя возможность быть услышанным паствой». Он кричал, топал по деревянному настилу кафедры и плакал: «О братья мои, грядет гнев Божий! Грядет гнев Божий!» Сам Уэсли, вспоминая об одном из методистских приходов, писал: «Люди словно полузадушены, они жаждали вдохнуть истинной жизни»; «многие беззвучно плакали; другие словно замертво падали ниц; некоторые устраивали страшный шум и демонстрировали невероятное возбуждение. Один мужчина вновь и вновь кидался на стену, восклицая: «Что же мне делать? Что мне сделать? О, за одну каплю крови Христа!» Говорили, что методистам-проповедникам «платили за стенания прихода».

В предыдущие века официальная церковь, не гнушаясь хитростью и вероломством, обрушила бы весь свой гнев против методистов; лютеране XVI века, квакеры и анабаптисты XVII века в полной мере испытали на себе безжалостность и жар костров традиционной религиозной доктрины. Однако с тех пор церковь растеряла былую силу. Англиканство, если так можно выразиться, дремало. Большинство представителей официальной церкви проявляли терпимость или вовсе равнодушие; они ходили на службу по воскресеньям, исполняя общественный долг, и не более того.

Акт о веротерпимости 1689 года принес ровно те плоды, что пророчили противники закона: религиозный пыл утих, а местами и вовсе исчез. В «Письмах об английской нации» Вольтер писал: «Если бы в Англии была только одна религия, следовало бы опасаться ее деспотизма; если бы их было две, представители каждой перерезали бы друг другу горло; но их там тридцать, а потому они живут в благодатном мире»[143]. Многочисленные религиозные секты и группы собирались для участия в общественных дебатах, в ходе которых с должной учтивостью обсуждались вопросы благодати и спасения. Разумеется, эти встречи нельзя назвать дурной или пустой болтовней, однако их участники вряд ли могли противостоять ярому благочестию методистов и других евангельских христиан. Особый упор теперь делался на «чистой» и «рациональной» вере, дружелюбной и недогматической. Шотландский философ Дэвид Юм называл ее «самым холодным равнодушием».

Старое диссентерство переживало не лучшие времена. В некотором роде оно становилось традиционным – уже не таило ничего нового и неожиданного и не оскорбляло ничьих чувств. Даже сверхрадикальное религиозное движение, становясь официальным, обрастает правилами и законами, обычаями и нормами, которые заземляют самые возвышенные помыслы. Адептами старого диссентерства были ремесленники и известные купцы – они стали такой же неотъемлемой частью английского общества, как сквайры и приходские священники. Один из членов общины по имени Филип Додридж объяснял, что его единоверцы не принимают в свои ряды «простых малообразованных людей с дурным вкусом». Что касается католической церкви, то в ее отношении сохранялась все та же льстивая терпимость. Даниель Дефо в путевых очерках «Путешествие по всему острову Великобритания» писал о Дареме: «Это старый город, там немало католиков, которые живут мирно, никого не беспокоят, и никто не беспокоит их; оказавшись там во время праздника, мы видели, как они гурьбой идут на мессу точно так же, как диссентеры в праздники идут на службу в дома собраний». Однако волна народного недовольства и недоверия к католикам вновь поднялась в Лондоне в 1780-х годах.