Впрочем, до очередного созыва парламента в октябре 1761 года Питт по-прежнему оставался самым влиятельным министром. Один из парламентариев по имени Ричард Ригби называл его «диктатором», а французский посол Франсуа де Бюсси как-то заметил, что «несмотря на небольшое количество друзей в Совете, едва ли там найдется кто-то достаточно сильный или дерзкий, чтобы сместить Питта». Разумеется, Питт выступал за продолжение войны с Францией, руководствуясь желанием добить давшего слабину врага.
Питт призывал к превентивной войне с Испанией, чтобы у двух держав, в которых правили Бурбоны, не было времени и шансов объединиться против общего врага. Созвав коллег, Питт рассказал им о том, что Франция и Испания действительно заключили семейный пакт. В таких обстоятельствах особое значение приобретал своевременный перехват ежегодного Серебряного флота[157]
, следовавшего из Америки и перевозившего на борту несметные сокровища. «Франция – это Испания, – говорил Питт, обращаясь к министрам, – а Испания – это Франция». Его коллеги, однако, не торопились с аналогичными выводами. Как сообщили в лондонском Сити, для продолжения войны не хватало средств; адмирал Джордж Ансон сетовал, что флот еще не готов. Для осторожности и бездействия находилась тысяча веских причин.На все происходившее Питт реагировал единственным известным ему способом. По его словам, он «ответственен лишь за то, чем управляет лично». Он подал в отставку 5 октября 1761 года, к огромному облегчению Испании, Франции, графа Бьюта и молодого короля. Георг писал: «Я не буду противиться тому, чтобы этот сумасшедший Питт ушел». К огорчению своих сторонников и недоумению противников, Питт принял правительственную пенсию в размере 3000 фунтов в год. Циничный, при этом весьма лаконичный ответ бывшего первого министра переполнил чашу общественного терпения. В конце концов, даже величайшего из патриотов можно было подкупить, и теперь отъявленные циники могли рассматривать его беззаветное служение государству в совершенно ином свете. Как сказал Хорас Уолпол: «Увы, увы! Господин Питт любит земные блага не меньше, чем милорд Бат». Обида Питта была столь велика, что его предполагаемая отставка оказалась временной. Он жаждал отомстить клеветникам.
Вскоре пришло время графа Ньюкасла – старого вояки, отдавшего 38 лет государственной службе, – склонить голову перед «новыми людьми» и оставить пост первого лорда Казначейства. Он уже не раз сетовал: «Моего совета или мнения почти не спрашивали, и тем паче
В начале 1762 года прогнозы Питта оправдались. Корабли с драгоценностями вошли в испанские гавани, при этом власти, как и задумывалось, отрицали любые обвинения в том, что Испания устраивает провокации для английских судов. Война против Испании была объявлена в январе 1762 года, и вскоре Великобритания продемонстрировала свое превосходство на море, захватив Гавану и Манилы. Казалось, Королевский флот был непобедим на морских просторах от Вест-Индии до Филиппин. Однако стоило дыму от выстрелов рассеяться, как Бьют уже ступил на мирную тропу; через многочисленных посредников Бьют держал связь с дворами Мадрида и Версаля. Вероятнее всего, он действовал в соответствии с общественными настроениями, поскольку в тот год в стране наметился резкий экономический спад, ставший предвестником целого десятилетия засух и неурожаев.
Предварительные статьи мирного договора были подписаны в Фонтенбло в начале ноября. В суматохе переговоров, которые никак нельзя было назвать простыми, стало ясно, что Англия окажется в выигрыше. Менорка, Новая Шотландия, Канада, Сенегал, Сент-Винсент, Гренада и другие территории отходили ей по праву завоевания. Франция была вынуждена уступить Индию. Однако Питт – человек, который руководил этой войной фактически все семь лет, – был крайне недоволен результатами мирных переговоров. Он пришел в парламент, обернув ноги в шерстяную фланель. Временами его так мучила подагра, что ему разрешалось сидеть во время выступлений. Его речь против предварительных условий мира в парламенте длилась три с половиной часа, в течение которых он описывал Францию как могущественного и опасного врага, не заслуживающего снисхождения. И все же война кончилась.