Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Парижский мирный договор, подписанный в феврале 1763 года, положил конец военным действиям. После семи лет конфликта страны Европы были истощены. Мало кто получил хоть сколько-нибудь значимую выгоду от кровопролитий и разрушений. Никто не знал, сколько завоеватели ограбили домов, опустошили полей и уничтожили жителей. Им (завоевателям) было все равно. Во всяком случае, в Англии царил оптимизм, граничащий с самодовольством. Хорас Уолпол писал другу: «Ты не узнаешь свою страну. Ты покидал ее, когда это был небольшой закрытый остров, живущий по средствам. Теперь же это столица мира… По Сент-Джеймс-стрит толпами ходят набобы и вожди американских индейцев, а господина Питта в его сабинском поместье посетили восточные монархи и избиратели из доминиона Бореалия, ожидавшие, пока у него пройдет приступ подагры и он удостоит их аудиенции».

Казалось, что к началу 1760-х годов Великобритания прочно заняла центральное место в стремительно развивавшейся торговой сети, простиравшейся от Канады до Бенгалии. Страну по-прежнему не воспринимали как империю. К империям причисляли такие крупные государства, как Китайская империя Цин, Османская империя или империя Великих Моголов. Европейцы же амбициозностью не отличались, что пытался показать Эдвард Гиббон в труде «История упадка и разрушения Римской империи» (The History of the Decline and Fall of the Roman Empire), изданном тринадцатью годами позднее. Тем не менее завоевания в ходе Семилетней войны свидетельствовали не только о политических, но и о коммерческих амбициях, и в 1770-х годах об империи стали говорить все чаще. При этом в отношении целого агломерата колоний, территорий, провинций и государств, которые теперь оказались под властью британской короны, не было разработано ни планов, ни стратегии, ни последовательной политики. В осторожных и нерешительных действиях англичан сквозили тревога и неуверенность, наблюдался всплеск религиозного сектантства и апокалиптического морализма в противовес тому, что многие современники называли неорганизованностью и безответственностью. Численность населения небольшого острова была весьма скромной. Однако согласно прогнозам, в течение последующих нескольких лет можно было ожидать, что все больше людей переселится в Северную Америку.

Основной причиной этого выступала торговля. Она повышала благосостояние и независимость, подпитывала национальную мощь. Классическая теория меркантилизма гласила, что количество слитков из драгоценных металлов в мире ограничено и Англия должна взять под контроль большую их часть. По словам политика и публициста Эдмунда Берка, торговлю «можно было расширить и обеспечить ее процветание с помощью войны». Рабы, сахарный тростник и табак стали ключевыми товарами на новых землях. Последствия наблюдались и внутри страны: непрерывно рос спрос на оружейников и портовых рабочих; литейные цеха и кузни были раскалены докрасна. Современники еще не понимали, что это лишь прелюдия к куда более масштабным событиям.

Усилия, направленные на финансирование мировой войны, длившейся семь лет, на обустройство кораблей, оплату наемных солдат, сбор налогов и получение займов у компаний, повлекли серьезные изменения. Страна более не была закрытой и изолированной, хотя теоретически могла продолжать жить обособленно, полагаясь лишь на собственные силы. Все стремительно менялось – Великобритания превратилась в масштабное предприятие, обладавшее всеми признаками мировой державы, опиравшейся на растущую казну и поддержку финансовой аристократии. Ее авторитет определялся непрерывно растущим числом чиновников, не говоря уже о несчетном количестве сотрудников таможенно-акцизной службы. К 1720-м годам в стране работало 12 000 государственных служащих.

Иностранный наблюдатель отмечал, что «англичане платят налоги утром на мыло, которым моют руки, в 9 часов – на кофе, чай и сахар, которые употребляют на завтрак; в полдень – на пудру для волос; во время ужина – на соль, которой приправляют мясо, и на пиво, которое подают к нему». Налогами облагалось практически все: кирпичи, из которых строились дома, уголь, с помощью которого они отапливались, свечи и даже окна, которые пропускали дневной свет. Ирония заключалась в том, что народ, который так громко сетовал на непомерные налоги, ссылаясь на всеобщие права и свободы, в конце концов платил их быстро и весьма охотно. Отчасти это объясняет двусмысленное отношение народа к власти, которая провоцировала мятежи, а не революции.