Революция отвергает своих детей

Воскресная конференция близилась к концу. Текущие отчеты были приняты, общие указания, касающиеся работы в управлениях, распределены.

— Есть еще вопросы?

— Да, есть! — раздался голос из задних рядов. — Антифашистски настроенные врачи поставили перед нами вопрос: что им следует делать, когда к ним приходят изнасилованные женщины и просят сделать им аборт. Я обещал этим врачам, дать ответ. В таких случаях мы должны иметь ясную установку в отношении абортов.

Этого товарища тут же поддержал другой.

— Это неотложный вопрос. Об этом повсюду говорят. Мы обязаны дать точные указания заведующим отделами здравоохранения. Мое мнение таково, что во всех подобных случаях аборты должны быть официально разрешены.

В зале раздались одобрительные возгласы. Ульбрихт прервал дискуссию, закричав:

— Об этом не может быть и речи! Я считаю дискуссию оконченной!

Однако берлинские коммунисты в мае 1945 года не были еще покорными рабами и дискуссию никак не считали оконченной.

Впервые в своей жизни я стал свидетелем того, что до сих пор считал немыслимым: открытого протеста против высокопоставленного партийного руководителя.

— Так дело не пойдет! Мы будем об этом говорить!

— Наш долг определить свою позицию в этом вопросе!

— Мы обязаны дать возможность женщинам рабочего класса делать аборты!

— Нельзя же всегда увиливать от неприятных вопросов!

Лицо Ульбрихта исказилось злобой.

Выступления следовали одно за другим.

Речь уже шла не только об официальном разрешении абортов. Участники конференции требовали занять по отношению к насилиям советских солдат ясную и принципиальную позицию. Нельзя больше колебаться, мы, немецкие коммунисты, обязаны, по меньшей мере, дистанцироваться от этих эксцессов, а если понадобиться и открыто осудить их.

Наконец, когда негодование немного улеглось и стало тише, Ульбрихт заговорил резким тоном:

— Я повторяю: дискуссию по этому вопросу считаю оконченной. Определять свою позицию по поводу эксцессов, давать разрешение на аборты я категорически отказываюсь. А тем, кого это сегодня волнует, я напомню: лучше б они негодовали, когда Гитлер начал войну. Не может быть и речи, чтобы отступать перед такими настроениями. Вопрос этот считаю решенным, открытых выступлений больше не допущу. Совещание окончено.

Ворча и негодуя, выходили участники конференции из зала. Присутствующие здесь берлинские коммунисты, прошедшие многолетнюю партийную дисциплину, оказались достаточно мужественными, чтобы заявить о своем несогласии, но не были достаточно сильны, чтобы противодействовать партийным директивам. На совещаниях этот больной вопрос больше никогда не поднимался.

СПЕЦИАЛЬНЫЕ ЗАДАНИЯ

Однажды утром мне было сказано:

— Ты должен бросить все дела и немедленно ехать в Рейникендорф.

— Что случилось?

— Не знаю. Иди скорей вниз к Ульбрихту, у него сидит советский офицер связи, они тебе скажут в чем дело.

— Дело вот в чем, — начал советский офицер, — в Рейникендорфе появились троцкисты и среди местных коммунистов замечены троцкистские тенденции.

Я был крайне обескуражен. Сейчас, в мае 1945 года, несколько недель после окончательного разгрома гитлеровского фашизма, когда нашей основной задачей было налаживание материальной базы для населения, именно я должен разыскивать каких‑то там троцкистов. Я намеревался спросить, нельзя ли с троцкистами подождать до завтра, но советский связной начал объяснять:

— Это крайне важное дело. Им интересуются на верхах и уже сегодня после обеда я должен буду представить свой отчет.

Несколько минут спустя мы уже ехали с советским офицером в Рейникендорф. Это задание меня нисколько не вдохновляло. Если уже заниматься розыском, то, во всяком случае, не троцкистов, а нацистских главарей.

По дороге я обдумывал, как бы мне поскорей и безболезненней выпутаться из этого дела. Моему спутнику я предложил:

— Быть может будет целесообразней пойти мне одному к нашим товарищам в управлении?

Офицер связи согласился со мной.

Прибыв к управление Рейникендорфа, я сперва отправился к заместителю бургомистра, поскольку этот пост обычно занимал наиболее активный партработник. Мне казалось настолько глупым приехать в Рейникендорф, чтобы узнавать о троцкистах, что я начал с разговора об общем положении вещей. Затем, между прочим, спросил:

— Наши советские товарищи слышали, что в Рейникендорфе будто бы обнаружены троцкисты и их интересует, правда это или нет. Мне кажется это сомнительным, но я хотел бы на всякий случай узнать …

— Ах, вот вы о чем, — засмеялся заместитель бургомистра. — Эта история уже недельной давности. Как‑то собралась компания наших товарищей и один из них упомянул имя Троцкого, но все участники этого разговора сейчас же высказались против Троцкого.

— Благодарю. Значит я могу сообщить, что здесь никакой троцкистской организации или чего‑нибудь подобного не существует и все дело возникло по какому‑то недоразумению?

— Конечно! Этот случай действительно не имеет значения.

Мы простились с ним. Советский офицер тоже был явно доволен, что все выяснилось.